Я вышел на улицу. Там меня дожидалась толпа мокрых крикунов, которые в подолах грязных рубашонок держали множество раков.
— Всех ли выловили? — спросил я.
— Всех, в. б., — отвечал предводитель толпы, по-видимому, старший летами.
— А вре! — возразил кто-то: — один у Егорши в омут ушел.
— Молчи, — сказал нескромному товарищу предводитель сердито, но вполголоса. — Только ты, в. б., нам деньги отдай всем, а Егорше не давай, коли упустил…
— Ну, ничего: я и ему отдам. Только отнесите сперва раков к сторожу.
— Да и рачонок-от был пустой, — ровно муха какая, — заметил кто-то в толпе, вероятно, Егорша.
Ловцы, сложив, по указанию, добычу и получив деньги, с веселыми криками разбежались в разные стороны.
Сделав несколько допросов, я получил от помощника старшины известие, что Ершова и Молчанов пришли. Их позвали.
— Что же, Молчанов, наденешь на нее платок? — спросил я его, указывая на Ершиху.
— Почему же нет, в. в. б?
— Ну так идите в сборную, и там ты, Молчанов, наложишь его на нее.
— Да тут не все наши собраны, в. б.! — возразила Ершиха.
— Не все ваши! А зато сколько из других деревень? Везде разблаговестят: вот какова у нас Авдотья Ермолаевна! Добилась-таки своего!
Слова мои подействовали на Ершиху, и она согласилась.
— Ну ладно, в. б., пусть накинет хоть при этих, — сказала она.
Все мы вышли в сборную, куда принесен был и платок. Внимательно рассмотрев его, Ершиха, должно быть, нашла его в исправности, подала Молчанову, который и наложил его ей на голову.
— Нет, как был, — сказала она, — так и повяжи, а этак мне не надо!
— Да я не умею: ведь я не баба. Как бы умел, так что! — возразил Молчанов.
Я с своей стороны поддержал Молчанова, находя его замечание основательным. Ершиха сама повязалась и значительно оглянула зрителей.
Церемония кончилась, Ершиха ушла, вне себя от восторга; каждый мускул ее тела, казалось, не трепетал, а как-то странно подергивался.
Часа через два, когда я, кончив занятия, готов был сесть в повозку, Ершиха снова явилась с корзиной малины.
— Да на что мне это, матушка? — сказал я.
— А хоть дорогой покушаешь: не столь тоскливо будет. А наберуху-то[55] ямщику отдай, вывезет: это — верный парень.
— Лучше сама кушай.
— Ой ты, в. б.! Да захочу, так ведь этого дерма-то у нас слава Богу!
Верный парень принял корзину, и мы тронулись, напутствуемые благожеланиями Ершихи.
— Ой Ермолаевна, Ермолаевна! — сказал ямщик, будто сам себе.
— А что? — спросил я его.
— Да уж шибко занозлива ныне стала.
