Первый день похода оказался не таким трудным, как предполагал Тарен. На этот раз он шел впереди. Бард согласился шагать следом, после того как он несколько раз перепутал наставления Медвина и упорствовал в своем заблуждении, пока струны на арфе не стали лопаться одна за другой.
Они без устали карабкались вверх, хотя солнце уже склонялось к западу и пора было сделать передышку. Дорога, которую им указал Медвин, была трудной, каменистой, осыпающейся под ногами, но зато шла прямо и не терялась.
Горные ручьи, чья чистая и холодная вода бурлила и пенилась вокруг валунов, словно бы танцуя, неслись вниз, к долине, усеянные играющими блестками солнечных бликов. Воздух был бодрящим, но стылым и обжигающим. И путники были благодарны Медвину за теплые плащи.
В расселине протяженного ущелья, защищенного от ветра, Тарен велел остановиться. Они прошли за день длинный путь, хорошо продвинулись вперед, гораздо дальше, чем он предполагал. И Тарен не видел причин продолжать изнурительный путь и ночью. Они привязали Мелингар к стволу одного из низких деревьев, росших прямо из скалы, и рядом, на ровной площадке, разбили свой лагерь. Дети Котла не могли здесь появиться, а войско Рогатого Короля осталось далеко внизу, и Тарен без всяких опасений развел костер. Пищу Медвина готовить не требовалось, но пламя согревало и веселило их. Когда ночные тени спустились с вершины горы и надвинулись на ущелье, Эйлонви вынула свой золотой шар и укрепила его в расщелине большого камня.
Гурги, который, на удивление, за все время пути не издал ни единого стона или даже тяжкого вздоха, уселся на валун и принялся с наслаждением расчесывать свою свалявшуюся шерсть. После мытья и причесывания у Медвина это, кажется, вошло у него в привычку. Бард, тощий, несмотря на огромное количество съеденного за ужином, как всегда, натягивал и надвязывал лопнувшие струны.
– Ты все время, с тех пор как повстречался нам, носишь эту арфу с собой, – сказала Эйлонви, – но ни разу так и не сыграл на ней. Словно хотел молвить что-то, а вместо этого показал всем язык.
– Не ожидала ли ты, что я стану бренчать веселые мотивчики, когда Дети Котла наступали нам на пятки? – ответил Ффлеуддур. – Не думаю, что это был подходящий момент. Но… Ффлам всегда любезен с дамами, поэтому, если тебе и впрямь хочется услышать мою игру… – добавил он, смущенный и довольный. Он умолк и закатил глаза к небу.
Потом стал словно бы убаюкивать свой инструмент в одной руке, в то время как пальцы второй мягко коснулись струн. И полилась нежная мелодия, почти такая же тонкая и изящная, как изгиб арфы, словно голос, поющий без слов.
