Она так сосредоточена, что даже не смотрит мне в глаза. Мое тело для нее – как новый механизм с еще не обкатанными шестеренками. В некотором смысле, так оно и есть.
– Не научишься делать сальто назад, – говорит она, – и большинство стантов тебе заказаны.
На самом деле она хочет сказать, что поскольку я не флаер и не стою в базе, мне нужно уметь кувыркаться, иначе толку в команде от меня ноль.
Я должна научиться.
– Важно не только сгруппироваться, но и обхватить ноги, – объясняет она. Уже почти стемнело, и изо рта ее вылетают облачка пара. – Ты можешь отлично группироваться, но если не обхватишь ноги после того, как подтянешь колени, все равно плохо приземлишься.
Раз за разом я отлично начинаю, вытянув над головой сильные руки. Но приземляюсь неизменно на ладони, колени, кончики пальцев ног.
Это психологическое. Я уверена, что упаду. И падаю, подворачивая ногу.
– Слишком много думаешь, – говорила мне Бет.
Она права. Ведь если задуматься, то ты осознаешь, что невозможно подпрыгнуть и перевернуться в воздухе на триста шестьдесят градусов. Такое никому не под силу.
Бет, разумеется, кувыркается так, что не придраться. Это надо видеть.
Подпрыгивает невероятно высоко и приземляется мягко.
Но Бет в прыжке обхватывает бедра, а не лодыжки, как учит тренер.
– Бросай эту бестолковую привычку, – отрезает Колетт. – Нечего тратить мое время.
И вот я прыгаю раз за разом. Щиколотки в зеленых росчерках от травы, небо отяжелело, сгущаются сумерки.
– Выше грудь! – кричит тренерша каждый раз, когда я приземляюсь, предупреждая, чтобы я не заваливалась вперед.
Наконец, мои движения становятся увереннее, и она больше мне не помогает. Тогда я начинаю падать. Она не вмешивается, и я падаю снова и снова.
– Это приземление вслепую, Хэнлон, – говорит она. – Ты пытаешься нащупать землю ногами. А надо верить, что она там.
Пытаюсь представить, что она – это я. Почувствовать себя невесомой, крепко сжатой пружиной, до которой нельзя дотронуться. Тело сжимается в тугой клубок.
– Задержись в воздухе подольше, – слышится издалека ее голос, звенит в ушах; руки поддерживают меня, не касаясь.
А потом отпускают.
– Раскрой тело, – повторяет она, и ее слова пульсируют у меня в голове. – Раскрой его!
И я чувствую, как это происходит: взрыв, зарождающийся где-то внутри, проходящий по телу до кончиков пальцев.
Лишь когда совсем темнеет и на террасе включаются автоматические фонари, у меня начинает получаться.
То, что я при этом испытываю – невероятно. Я чувствую, что для меня нет ничего невозможного.
