— Ешьте на здоровье. Старая картоха, да хорошая, молодая не скоро.
Дядя Ваня подал мне целую вилку, ломаную взял себе. Тетя Наташа принесла и положила мне на колени вышитое петухами полотенце. Спросила:
— Мерзавчика подать?
Рыбаленция замотал головой и принялся за еду. Страшно вкусная была картошка. Часть прижарилась, отлупишь корочку, она, как печенная на костре. И селедка вкусная.
Рыбаленция сказал:
— Шгони кота, мешает. Папка в плавании?
— Ага. В Котке.
— Жнаю. Финляндия.
— Дядя Ваня! Где вы по-фински научились?
— В Швеаборге. Шлужил долго, там и отшлужилша…
Глаза у Рыбаленции стали совсем-совсем маленькими и сердитыми. Вообще, говорил он мало, но почему-то не повторял слова. Я рассказывал. Про все: про Ваньку прачкина, разбойников, стражников, урядника и что завтра Иванов день, кокка, будут костры везде и мама позволила нам с Юркой не ложится спать. Можем идти на берег, смотреть хоть всю ночь.
Рыбаленция слушал внимательно, один раз переспросил, когда я про разбойника Графа рассказывал:
— Как? Как он штражнику шкажал?
Я повторил:
— «Адиеты, лучше бы за политиками смотрели!»
Рыбаленция на минуту перестал слушать, смотрел куда-то в сторону. А когда я говорил про Иванов день, сказал:
— Да, кокка…
И вдруг — при мне первый раз — помянул черта.
Тетя Наташа убрала со стола и ушла. Кот побрел за ней. Рыбаленция вытащил из-под кровати окованный железом матросский сундук, и открыл крышку. На крышке — фотография военного корабля. Показал, спросил:
— Хорош карап?
Я не очень разобрался, довольно темный был снимок, все равно согласился, что корабль очень хороший. Дядя Ваня порылся в сундуке, вынул что-то аккуратно завернутое в черную суконку, развернул и подал мне маленького медного сидящего человека, с ладонями, положенными на колени.
— Вожми на память. Давно иждалека привеж, вше думал подарить кому-нибудь, вожми.
Как я не отнекивался, пришлось взять. Рыбаленция задвинул сундук, мы еще поговорили, собственно, один я, он все смотрел и смотрел на меня, и вдруг:
— Жнаешь што? Хочешь на кокку ш моря пошмотреть? Крашиво! Грешть тебе, не могу…
Я сразу согласился. Дядя Ваня еще раз глянул на меня, будто рост смерил, решил:
— Жавтра к вечеру приходи к мошткам. Пойдем в море. Шайчаш мне на перевяжку. Пошли?
Мы вместе вышли на главное шоссе. Я рассказывал, что отец из плавания прислал велосипед и обещал еще шлюпку, настоящую морскую. Рыбаленция как всегда слушал молча, и вдруг… голова у него пригнулась, ноги зашаркали, палка застучала вовсю. Громко-громко забормотал:
