— Поднять паруса!
На обоих плотах в ящичках были простыни. Мы с Юркой тоже поставили парус. Первое время от страху еще и гребли. Ветер был свежий. Плот мчался так, что у носа был бурун не бурун, но здорово урчало и плескало. Я бросил шест и уселся на ящик-банку. Юрка рулил.
Солнце грело вовсю, и, несмотря на ветер, было тепло. Волны иногда перебегали через плот, особенно гребешки на третьей банке. Наш пиратский флаг гордо реял на мачте. Берег приближался быстро. Буксир подошел к бывшему кораблю с сокровищами и за нами не погнался. Мы крикнули: «Ур-рра!» Шли под парусами и по речке и только у моста, там, где деревья и тихо, спустили их.
У пристани нас встретил дядя Коля. Значит, приехал. Мы спросили его про дядю Петю, которого гораздо больше любили. Он ответил, что брат на недельку задержится в городе, и спросил: «Что это такое вы притащили? Нашли на берегу?»
Забрал все флаги, сказал, что это никому не нужная крашеная дерюга, а ему пригодится. Посмотрел наши пули. Объяснил, что это не пули, а шрапнель. Наш «приз-корабль»— это плавучая мишень. Ее буксируют на длинном-длинном, больше версты, наверное, канате, а военные корабли и с фортов стреляют по этой цели. Наверно, осколком снаряда перебило канат, погода была свежая, буксир не сумел поймать барку-мишень и ее прибило к нам, к берегу. И еще сказал, что мы сильно опоздали к обеду и на нас сердятся.
Мама не позволяет нам ходить на море вечером, почему, не знаю. Кира вообще не ходит на море, не купается никогда и считает, что на море все плохо и страшно: бури, контрабандисты, утопленники. Кира необразованная, а почему мама? И почему только вечером? Знает, что контрабандисты не разбойники — просто финны. Не позволяет, и все.
Мне очень хотелось узнать, увез ли буксир наш приз. Я будто пошел в Большой дом, а на самом деле, через яблоневый сад вышел на дорогу и по тропке побежал на батарею. С высоты песчаной дюны было далеко видно. Полный штиль, вода гладкая-гладкая. Нашего корабля сокровищ нет, увели. За четвертой банкой, кажется, что совсем близко к берегу, стоит финская парусная лайба. Наверно, заштилела и бросила якорь. По фарватеру, густо дымя, идет к Кронштадту купец. Хоть еще светло, Толбухин маяк зажег огонь и мигает.
У края воды что-то продолговатое большое теребили две вороны. Я сбежал вниз, вороны улетели. Оказалось, огромная тухлая щука, такие большие только мертвые бывают. Я поднял голову и увидел, что вдоль берега идут двое — мужчина и женщина. Они были еще далеко, но я сразу по походке и сгорбленной спине узнал дядю Петю.
