— Сережкина мама сказала: «Подбирать не бог знает кого», значит, плохих. Почему Кот и Антон плохие?
— Ребята! Может быть, знаю, — таинственным голосом сказал Алешка Артист. — Я слышал, как Гали-Нинина мама говорила вашей маме, что Антон и Кот под надзором полиции и это может скомпо… скомпро… в общем, как-то сментировать Петю, значит, дядьку Петю. Может быть, это нехорошо?
Мы тоже не знали.
Мы решили посмотреть, что делает бабушка. Подкрались под сиренью к кухонным окнам и встали на карнизик. Алешке хорошо: он высокий. Меня подсадил Ванька, я вцепился пальцами в подоконник, подтянулся и для ноги нашел упор — большой гвоздь.
В кухне за столом сидели бабушка и урядник. У плиты что-то делали тетя Зина и Анна-прачка! На столе — бутылка, огурцы, стакан, хлеб, ветчина. Бабушка в двухэтажном лиловом платье с буфами. Это плечи такие, как подушки. На голове у бабушки круглый платок из белых кружев. Все знают, что она прячет лысину, а она говорит, что носит наколку потому, что не успевает причесываться, говорит: «Все дела, дела и никто по-настоящему мне не помогает».
Урядника мы знаем. Чаще всего видим на футболе — прохаживается за рядами зрителей, заложив руки за спину. На поле не смотрит, даже если все заорут при красивом голе. По деревне ездит или верхом на тощем гнедом мерине, или на нем же, запряженном в двуколку. Строго поглядывает по сторонам. Лицо смуглое, длинное, глаза хитрющие и большие черные усы. Мама смеется, что у нашего урядника усы-барометр: если кончики торчком вверх, — значит, ясно, в стороны — переменно, вниз — дождь.
Окна в кухне оказались закрытыми. Голосов сквозь стекла не слышно. Бабушкино лицо огорченное. А урядника, наоборот, нахальное. Усы заострились, торчат вверх пиками, как у немецкого царя Вильгельма.
Бабушка сама налила рюмку, сама положила на тарелку кусок ветчины. Урядник выпил, руками замахал, что довольно, и показал глазами на тетю Зину и Анну-прачку. Бабушка кивнула головой и повела урядника в прикухонную комнату. Это удивительно. Даже в первый день пасхи, когда бабушку приходят поздравлять соседи: доктор, фельдшер, священник, лавочник Пульман, — в общем, все-все, урядника в комнаты не приглашают. Бабушка уходит от гостей, выносит ему на тарелке большую-большую рюмку водки, крашеное яйцо, ветчину, ломтики кулича и пасхи. Ставит на кухонный стол, отвечает: «Воистину воскрес!» — христосуется, то есть целуется, и уходит…
Мы соскакиваем на землю. Алешка говорит Ваньке Моряку:
