Он искал самых простых слов для выражения очень сложных понятий, и не находил. Но тут как бы в подмогу ему послышалась песня, — вначале еще далекая, неясная. Алеша насторожился, прислушиваясь, машинально пробормотал: «Думаешь, приеду в чужие края, и тут же остыну?.. Одумаюсь!», а песня звучала все отчетливее, набирала все большей силы. Теперь уже ясно было, что поют во Дворце за закрытыми окнами. Несложный припев ее с каждым разом подхватывало все больше голосов:
Была далекой, а станешь близкой,
Душа твоей красой полна, —
Ширь необъятная, земля Сибирская,
Сибирь, Сибирь, родная сторона!
— Что это? — спрашивал Алеша, но движением руки умолял Наташу ничего не говорить, а то он не уловит всех слов и не запомнит их.
В этой новой, должно быть, только что рожденной песне он внезапно нашел то самое, что искал, — те чувства и мысли, которыми так страстно хотел поделиться в эту минуту с Наташей. В куплетах песни, кроме открытых слов, что пели невидимые голоса, таилось еще много других, скрытых, но с волнением угадываемых: молодежь, вперед!.. Всегда вперед, только вперед по ленинской дороге… Дальше — не теряя ни минуты!.. Дальше — на самые трудные участки!.. Дальше — в шестую пятилетку, в Сибирь, на Дальний Восток, на Крайний Север!
— Слышишь? — спрашивал Алеша. — Слышишь, Наташа? Это из самого сердца идет… Вот!.. И нынче, как всегда, молодежь зовут туда, где всего труднее, и мы идем… Сотни тысяч нас идут!..
Хор молодежи из Дворца еще раз, — в последний раз, — грянул припевом, и Алеша, стоя возле царь-колокола, размахивая обеими руками, торжественно и гордо присоединился к невидимым товарищам:
Была далекой, а станешь близкой,
Душа твоей красой полна, —
Ширь необъятная, земля Сибирская,
Сибирь, Сибирь, родная сторона!
— Петя, валенки!
Было очень жарко. Поэтому от самого слова «валенки» в комнате как будто еще больше сгустилась духота. Александра Семеновна, на коленях хлопотавшая возле большой, на сундук похожей плетеной корзины, глубоко вздохнула.
— Ох, боже ты мой, — пожаловалась она мужу, вошедшему с новенькими чесанками в руках, — по радио говорили — такой жарищи семьдесят лет не было.
— Да, Саша, да, очень жарко нынче.
— Давай сюда валенки.
— На! Превосходные валенки. Где ты их достала?
В корзину уже уложены были все отобранные Алешей книги, зимнее с каракулевым воротником пальто, теплые шерстяные вещи, а также чашки, блюдца, тарелки мелкие и глубокие, фаянсовый чайник, молочница, полоскательница… Посуда была тщательно укутана в газетную бумагу и рассована среди предметов одежды. Уложив сюда и валенки, Александра Семеновна стала вслух припоминать, что находится в корзине, слой за слоем, от дна до поверхности. Сидя на полу, она вспоминала и постепенно загибала пальцы на руке. А Петр Степанович, всегда такой солидный, как и подобает старшему мастеру крупнейшего в стране автомобильного завода, внимательно следил, как сгибались ее пальцы сначала на левой руке, потом на правой, потом опять на левой…
