Я вошелъ въ дверь и услышалъ легкій, сухой смѣхъ. У самой стѣны на высокой постели лежалъ человѣкъ въ сѣромъ. Я сдѣлалъ шагъ впередъ и по огромной головѣ спящаго узналъ моего друга Патера. Черные локоны окружали его лицо, а глаза были сомкнуты, но губы двигались, какъ будто хотѣли говорить. Лобъ былъ низкій, но широкій, и носъ сливался съ нимъ, какъ у греческаго бога… Глубокое страданіе выражали всѣ его черты.
Когда я заговорилъ и сталъ упрекать его въ рядѣ несчастій и непріятностей, обрушившихся на меня, онъ прошепталъ:
— Ты жалуешься, что не могъ явиться ко мнѣ, а, между тѣмъ, я всегда былъ съ тобою. Я часто видѣлъ тебя и самъ слыхалъ, какъ ты сомнѣвался во мнѣ. Что я могу сдѣлать? Объяви же твои желанія!
— Помоги моей женѣ! — вскричалъ я.
Голова его приподнялась, и онъ медленно раскрылъ глаза. Но какіе страшные были глаза. Это не были глаза, а скорѣе они походили на два яркихъ жестяныхъ кружка. Безъ выраженія устремились они на меня и я услышалъ шопотъ:
— Я помогу.
Лицо его при этомъ стало походить на маску Медузы.
«Господинъ, господинъ!» — подумалъ я только въ ужасѣ, не смѣя двинуть ни однимъ членомъ. Глаза его закрылись опять, и что-то страшное, жестокое вновь проступило на его лицѣ. Оно стало играть разнообразными выраженіями. Я бы сравнилъ его съ хамелеономъ. Были тысячи измѣненій и превращеній его лица: — оно было то юношеское, то дѣтское, то женственное, то старческое. Оно надувалось, какъ у индѣйскаго пѣтуха. То растягивалось, то сжималось. Оно то стыдилось, то ненавидѣло, то было добродушно, то злобно. Совершалось нѣчто таинственное. Я не могъ оторваться отъ созерцанія этого лица. Оно стало каменнымъ и потомъ на немъ замелькали звѣриные образы: льва, шакала, птицы и змѣи. Наконецъ, исчезли всѣ эти страшныя личины, и я опять увидѣлъ передъ собою спящаго человѣка, Патеру. Губы его стали лихорадочно шептать:
— Ты видишь, я господинъ, я тоже сомнѣвался когда-то, но тогда я создалъ себѣ царство изъ обломковъ моего состоянія.
— А ты счастливъ? — спросилъ я съ состраданіемъ, которое вдругъ охватило меня.
Патера всталъ, раскрылъ свои глаза и взялъ меня за обѣ руки. Мнѣ стало холодно, и холодъ пронизалъ мою душу.
— Дай мнѣ звѣзду, дай мнѣ звѣзду, только одну звѣзду! — вскричалъ онъ, и зубы его ярко засверкали.
Но того, что онъ дальше сталъ говорить, я не могъ уже понять. Грудь его вздымалась, и жилы надулись на его блѣдной шеѣ. Вдругъ лицо его стало безцвѣтно, какъ стѣна. Глаза потухли, онъ, должно быть, почувствовалъ какую то невѣроятную сверхчеловѣческую боль во всемъ организмѣ. Изъ его горла стали вырываться клокочущіе, звуки. Руки его старались что то схватить, далеко протянувшись въ пространствѣ.
