С утра роса была по самые уши и туманом все застилало в лесу. После тумана, говорят, погода выведриться должна до полудня, а в тот день почему-то дождик из тумана получился. Мелкий-мелкий, густой-густой — ровно кто-то над всем лесом большущее сито с водой тряс. Мокрые листья и трава шуршали монотонно, а от этого иод елью, на сухом, еще пуще спать хотелось. Но опять же некогда было: неугомонные коровы все спешили куда-то. А под ногами травы — хоть косой коси. И куда их несло? Куда спешат — сами толком не знают. Остановишь, сдержишь передних — могут до вечера пастись на одном месте. Как найдет на них.
Снова не удалось заснуть. Коровы, отдохнув, снялись со стойла и побрели глубже в лес. «И до чего жоркие бестии — едят, едят и не лопнут», — возмущался я про себя, потому что надо было расставаться с костром и шагать за коровами в холодящую, липкую сырость. Отец продолжил поиск колхозной телки, а мы с Колей, доев вкусную, печенную в костре картошку, не спеша, с разговорами, пошагали к стаду.
Вдруг в стороне болотца раздался истошный коровий рев, от которого по телу пробежали мурашки. Значит, какой-то корове попалась или падаль, или кость… Мы с Колей со всех ног кинулись туда. Наткнувшись на кость или падаль, корова, выкатив налитые кровью глаза и вывалив набок длинный язык, роет землю ногой, потом, упав на колени, ковыряет ее рогами и издает такой трагический вопль, ровно у нее через горло все нутро выворачивается. К ней на рев сбегаются другие. Каждая норовит понюхать эту кость и так же зареветь, запричитать, словно на похоронах. Но поскольку коров много, а кость одна — неизбежна давка, завязываются потасовки, и больше попадает тем, у которых силы и смелости не лишка, а любопытства хоть отбавляй.
Отец оказался там раньше нас и уже разгонял зачинщиц этого содома. Но вожак стада, красно-пестрая Роза, не уходила, стояла поодаль, нюхала воздух, с укором смотрела на нас: ну зачем вы, люди, мешаете оплакивать сородича, какое вам дело до этого?
Ни падали, ни костей не было. Были только темные пятна — впитавшаяся в землю кровь. Рядом в воде высыхавшего болотца, между кочек, мы нашли шкуру телки, ноги, голову, внутренности.
Кто зарезал? На кого подумать? Отец сразу помрачнел и с той поры ходил задумчивым: не прячется ли кто в лесу? Он и так был скуп на слова, а тут и вовсе притих.
Отец ушел в поселок, чтобы привести зоотехника, а мы с Колей оставались при стаде. Я похвастался ему, что утром, когда выгоняли коров, подобрал у магазина красивую порожнюю консервную банку — вся горела на солнце. Я спрятал ее там, чтобы вечером принести и обрадовать Славку с Мишкой. Уж они-то оценят и найдут ей применение. Но потом я решил, что разумнее будет пустить ее на ботало: приделать ей вовнутрь железный «язычок» — и всего делов. Вешай тогда на любую корову. Сказал об этом Коле, а он в ответ: сам ты ботало, несешь несуразицу — ботало из консервных банок и за десять шагов в лесу не услышишь.
