Собрали всех нас из компании в нижнем этаже в коридоре. У всех хорошее настроение — снова вместе. Взял меня за локоть Коля и отвел в сторону. Он, оглянувшись, с тревогой шепотом сказал:
— В камере говорят, что когда вызывают на этап, всех так плотно обыскивают, что ничего не спрячешь.
— Ну и что? — удивился я. — У нас ничего и нет. Сало съели.
— Как это — ну и что? — возмутился он моей памятью всерьез и потянул к туалету. — А метрики? Найдут и узнают, как нас правильно звать, какие фамилии у нас. Что тогда будет?
Его беспокойство показалось настолько обоснованным, а наше пребывание под чужой фамилией — настолько тяжким преступлением, что мы без колебаний решили немедленно уничтожить наши метрики. С оглядкой зашли в туалет с низким потолком. Коля извлек их из потайного кармана за пазухой, разорвал на клочки и бросил в «очко». Из туалета вернулись с таким настроением, ровно там стопудовый груз с себя скинули. Теперь бояться было нечего, пусть обыскивают.
Но как стало обидно потом — обыска, можно сказать, и не было. Меня вовсе не обыскивали, а у Коли только на вывернутые карманы штанов посмотрели…
И снова вокзал, вагон с решетками… только поезд, к хвосту которого нас прицепили, был обычный пассажирский до Ирбита. С вечера не спалось — на ужин выдали хлеб и селедку, пить хотелось. А конвоиры давали только кипяток. Но разве напьешься когда горячей или теплой водой? Хотелось холодной, сырой, а ее не давали, чтобы животами не заболели. Здесь, в отдельном от взрослых купе за решеткой, я вспомнил и рассказал Коле про Кроля, что видел его.
— Такой же страшный? — спросил он.
— Еще страшнее стал, обросший весь.
В этот поздний бессонный вечер я твердо решил: когда стану взрослым, обязательно поступлю на работу конвоиром или милиционером. Они никого не боятся, постоянно при оружии и при форме.
В Ирбитской тюрьме, под которую использовалась церковь, мы прожили всего двое суток и не заметили, когда они пролетели.
Из Ирбита наш путь лежал на Тавду. Везли нас в одном вагоне с пассажирами, но в отдельном купе с двумя часовыми… Дальше Азанки поезд не пошел. Мы с Колей вернулись туда, откуда начиналось наше бегство по железной дороге. Мне очень не хотелось, чтобы нас увидели пойманными те пионеры из лесного патруля, и особенно та рыжая девчонка.
Нас вывели из вагона, провели мимо вокзала, усадили между высокими штабелями сосновых бревен и раздали паек. Мы все аппетитно справлялись с едой, конвоиры о чем-то разговаривали меж собой. Потом старший пошел к начальнику разъезда договариваться об отправке нас до Тавды, а молодой остался с нами. Один из рослых парней попросил у него разрешения отлучиться по неотложной надобности.
