– Ага. Я тебе дам две пятьсот.
– Три тысячи, – сказал Ронни. – И ни фунтом меньше. И пятьсот сверху.
– Сто пятьдесят, – отрезал я. Сошлись на двухстах пятидесяти.
Мой приятель-жокей сообщил, что Речной Бог принадлежит фермеру из Девона, который купил его необъезженным трехлетком для своего сына. Они худо-бедно объездили его, но теперь сын фермера не мог с ним справиться.
– Это конь для спеца, – сказал мой приятель. – Но он очень резвый и к тому же прирожденный стиплер, и даже этим чайникам не удалось его испортить.
Я встал и потянулся. Было уже половина одиннадцатого, и я решил позвонить Керри Сэндерс с утра. Комната, служившая мне кабинетом, вдоль стен которой шли книжные шкафы и приспособленные под них буфеты, была не только кабинетом, но и гостиной. Здесь я больше всего чувствовал себя дома. Светло-коричневый ковер, красные шерстяные занавески, кожаные кресла и большое окно, выходящее во двор конюшни. Разложив по местам бумаги и книги, которыми я пользовался, я выключил мощную настольную лампу и подошел к окну, глядя из темной комнаты на конюшню, залитую лунным светом.
Все было тихо. Трое моих постояльцев мирно спали в денниках, ожидая самолета, который должен отвезти их за границу из аэропорта Гатвик, расположенного в пяти милях отсюда. Их следовало отправить уже неделю назад, и заморские владельцы слали мне разъяренные телеграммы, но транспортные агенты твердили что-то насчет непреодолимых препятствий и обещали, что послезавтра все устроится. Я говорил им, что послезавтра никогда не наступает, но они не понимали шуток.
Моя конюшня служила перевалочным пунктом, и лошади редко задерживались у меня больше чем на пару дней. Они были для меня обузой, потому что я сам ухаживал за ними. До недавнего времени я и подумать не мог о том, чтобы кого-то нанять.
За первый год работы я устроил пятьдесят сделок, за второй – девяносто три, а в эти три месяца я работал не покладая рук. Если мне повезет – скажем, если мне удастся купить годовиком за пять тысяч будущего победителя Дерби или что-нибудь в этом духе, – у меня, пожалуй, могут начаться проблемы с налоговой инспекцией.
Я вышел из кабинета в гостиную. Мой брат Криспин по-прежнему храпел, лежа ничком на диване. Я принес плед и накрыл его. Он еще долго не проснется, а когда встанет, то будет, как всегда, угрюм и зол с похмелья и примется вымещать на мне свои застарелые обиды.
Мы осиротели, когда мне было шестнадцать, а ему семнадцать. Сперва погибла мать – разбилась, упав с лошади, а через три месяца умер от тромба в сердце отец. И за какую-то неделю наша жизнь вдруг перевернулась вверх дном. Мы выросли в уютном доме в сельской местности, у нас были свои лошади, кухарка, садовник, конюхи. Мы учились в дорогих пансионах – нам это казалось само собой разумеющимся – и проводили каникулы, охотясь на куропаток в Шотландии.
