– А при чем здесь ты? – перебила дочь. И стала собирать вещи.
Она демонстративно морщила лоб, делая вид, что не замечает растерянности матери, всматривалась в содержимое шкафа, выбрав, швыряла вещи в чемодан и большую сумку.
– Дочка, как же так? – промямлила Мария, стараясь взять себя в руки. – Это ведь не по-людски!
– Что не по-людски? – на ходу огрызнулась Ева, не прекращая судорожных сборов. – Что тебе опять не по-людски? Слушай, мам, не мешай, меня Витя ждет, я и так сосредоточиться не могу, все перезабуду.
– Ну так… давай помогу.
– Давай! – обрадовалась Евка. – Сложи мне все мое, что в ванной стоит. В пакетик какой-нибудь. А я разберусь с одеждой. Так… За теплыми потом, пока только на первое время, – бормотала она.
– Соберу… – убито откликнулась Маша. – Только как же это? А познакомиться? А свадьба когда?
– Мам, ну какая свадьба! Ты со своими старомодными замашками просто смешна.
– Ага… Это он тебе объяснил?
– Мам, какая разница! Он – не он! У меня у самой голова на плечах имеется!
– Ева! – закричала мать. – У тебя сейчас нет головы! Ты в таком состоянии, что ничего не соображаешь!
– И пусть! – прошипела дочь. – Только я это свое состояние ни на что в мире не променяю!
Мария закивала убито, вполне понимая, что чувствует влюбленная девочка, и поплелась в ванную собирать ее пожитки. «Ну что делать, что делать… – бормотала про себя. – Дочка выросла, ну пусть попробует… Что ж я буду мешать… Вот ведь сволочь какая…» – Всплывшая мысль о «зяте» сразу вызвала горючие слезы. Маша опускала флакончики в пакет и беззвучно плакала.
А Ева металась по коридору, разыскивая по углам обувь. Выхватила ветровку из стенного шкафа. Бросила в сумку зонт. И наконец загремела ключами. Маша крепилась, стараясь сдерживаться.
«Этот поганец поиграет ею и бросит!» – ударило в голову.
– Не пущу! – закричала она вне себя от отчаяния, кидаясь дочке наперерез. Раскинула крестообразно руки, заслонив дверь.
– Пустишь! – яростно выкрикнула Ева. – Никуда не денешься! Что? Позавидовала моему счастью? Позавидовала? Хочешь, чтоб и я как ты? Чтобы всю жизнь одна и ребенка за христа ради на старости лет родить?
– Дурочка ты, – горько заплакала Маша. – Он тебе душу высосет. И потом тебя выбросит, а ты сюда прибежишь раны зализывать…
– Не прибегу! – рявкнула дочь, отталкивая в сторону ослабевшую мать.
Дверь за ней захлопнулась. Мария сидела в коридоре и плакала, прокручивая в голове сцену «прощания». И ругала себя за неосторожные слова «сюда прибежишь», прозвучавшие упреком. А вместо криков сказать бы дочке, что, как бы там ни было, а она ее любит, и что у нее всегда есть дом, куда она может вернуться хоть с горем, хоть с радостью… И вот тогда бы и себе оставила надежду, и Евке поддержку дала, и поцеловала бы ее по-матерински, обняла бы, перекрестила… «А что ж я сижу! – вскочила заплаканная Маша. – Ведь не поздно и сейчас позвонить и сказать ей все это!»
