И вот, свежий и краснощекий, как Санта-Клаус, с фруктами заходит в двери Антон, видит Ирину в халате поверх ночной рубашки, вымотанную болезнью, сочувствует и спрашивает, может, чего нужно, потом раздевается и идет в кухню «почистить мандаринов». Сын, подпрыгивая, отправляется следом, а Ирина опять ложится в постель, не в силах поддерживать светскую беседу и даже спросить, какого черта… и кто просил.
Выпив с Павликом чая и растолковав ему правила безопасности при контакте с больными, Антон заходит в полутемную комнату Ирины, когда-то их спальню, замирает на пороге, смотрит вокруг, будто вспоминая старое кино, и его взгляд останавливается на фотографии на стене, где Маша держится за ручку коляски с новорожденным Павликом, видит, что это единственное фото из многих семейных, которые висели здесь, на этих самых обоях над рабочим столом, и опять смотрит на бывшую жену, свернувшуюся под одеялом на диване.
— Что-то ты совсем сдала, Ира. Знаешь, ты не сердись, но я скажу, — Антон выдерживает паузу, — тебе, Ира, надо заниматься сексом. Это тонизирует. Гормоны, то, се… А в твоем возрасте, — он запнулся, — в нашем возрасте это просто необходимо как лекарство.
Ирина смотрит на него сквозь температуру и думает, что, наверное, бредит. Но Антон, не поняв реакции бывшей жены, продолжает:
— Ты не обижайся, я ж тебе добра желаю.
Ирина приподнимается, опершись на локоть, еще раз вглядывается в лицо Антона и, поняв, что это не бред, шипит:
— Пошшшел ты! И запомни — это был последний раз, когда ты переступил порог моей квартиры! Вон!
— Ну, зря ты так реагируешь, Ир, я ж хотел как лучше.
— Вон!
Павлик закрыл за отцом двери и заглянул к матери, потому что услышал тихое всхлипывание.
— Мамочка, не плачь! Я тебя очень люблю, — сказал он, но всхлипывания превратились в рыдания, хоть и приглушенные подушкой.
— Иди, иди, сыночек, займись чем-то, все хорошо. Это я так… просто ослабла от болезни. Все хорошо, — всхлипывала и подвывала в подушку Ирина, не в силах мобилизоваться, как обычно, чтобы казаться уверенной и уравновешенной.
Павлик осторожно подошел ближе, еще ближе, хоть отец и велел держаться подальше, погладил мамину руку, сжимавшую угол подушки:
— Мамочка, не плачь. Ты у меня самая лучшая. А я вырасту и буду тебя ото всех защищать.
Ирина погладила маленькую мужскую руку, не поворачивая лицо к сыну, чтобы не заразить его гриппом и чтобы он не видел ее заплаканных глаз и распухшего носа.
— Я тоже тебя очень люблю, солнышко, — прошептала она.
