Мой друг Трумпельдор | страница 77
Охолонись, Давид! — вновь обращаюсь я к себе. — Вечно ты перепрыгиваешь с пятого на десятое! Сперва расскажи, как Иосиф влюбился. Причем если бы в барышню! В писателя. Впрочем, в это время Толстой был на языке у всех. Бывало, назовешь имя — и глаза загораются. Мол, любим, перечитываем, считаем первым автором.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ТОЛСТОЙ И МЫ
Уход, смерть, прощание
Толстой больше чем автор. Ведь сочинители только пишут, а он еще наставлял на истинный путь. Объяснял нам, несмышленым, как отличить правильное от неправильного. Кажется, водил перед носом пальцем. Мол, если вы не послушаете, то будете об этом жалеть.
Догадывался ли писатель о нас, своих сторонниках? Если только в общем. Зачем королю знать подданных в лицо? Хватит того, что мы не забывали о нем. Когда возникали вопросы, ответы находили в его книгах.
Толстой был такой же величиной, как, к примеру, Александровская колонна. Вы можете представить, чтобы эта питерская достопримечательность стронулась с места? Так мы восприняли весть о том, что он покинул Ясную Поляну.
Всю жизнь Толстой вносил ясность. Думал и понимал за всех. Тем удивительней, что он оделся в затрапезу и превратился в калику перехожего. Сколько таких бродит по Руси! Каждый хочет найти истину, но не знает дороги. Надеется, что ноги сами приведут его куда надо.
Мы чувствовали страх за него. В то же время радовались сходству. Ведь неизвестно куда — это про нас. Хотя бы раз в неделю наша компания покидала родной дом. Вернее, комната, стулья, самовар и стаканы оставались на месте, а мы путешествовали.
Солнце сжигало спины, москиты не отступали, но мы держались уверенно. Конечно, вспоминали Толстого. Ведь это он призывал жить на земле. Помнить о том, что все, в нее вложенное, после вернется сторицей.
У каждого свой Лев Николаевич. Для нас он был еще и соратник. Человек, делавший то же, что мы. Пусть он не издавал газету, но зато выпускал журнал. Да и школа работала. Даже азбука была не та, что у всех, а написанная им самим.
Как это связывалось? С одной стороны — имение, а с другой — литературное хозяйство. Модные авторы любят поговорить о «жизнетворчестве». Ничего не имею против этих всклокоченных и сладкоголосых, но не с них все началось. Толстой двигал сюжет и — управлял имением. Отвечал даже за сенокос. Можно сказать, был его автором.
Вслед за первой новостью приходит известие, что в дороге Толстой заболел. Казалось бы, что такое простуда в сравнении с его поступком! Так вот простуда оказалась сильней. Тот, кто хотел побороть все зло этого мира, не одолел эту малость.