Все же без комментариев нельзя. Расскажу так, как помнится. Жила-была псина. Как уже сказано, уши чуткие, хвост наверх. Когда-то у нее было японское имя, но у нас она стала Беднягой. Видно, это ей не понравилось. Смотрим, не откликается, в нашу сторону не глядит. Потом вообще поселилась на улице.
Затем наступила зима, а собака не идет в дом. Те же Щелкан с Флигелем пригрелись в бараке, а эта — ни в какую. Хочет жить со своими, с японцами. А раз не вышло, то лучше харакири. У местных жителей чуть что — вынимаем саблю. Конечно, можно и так, как Бедняга. Просто ложишься на холодную землю и ждешь своей смерти.
От этого ухода нам было не по себе. Мы чувствовали, что пес особенный. Со своими притязаниями. Даже, не побоюсь сказать, судьбой. Когда он понял, что его путь ведет не туда, он не стал гнуться, а свел счеты с жизнью.
Вы заметили, как написано слово «бедняга»? В начале — с большой буквы, а в конце — с маленькой. Жил пес, громко лаял, вилял хвостом, и в этом проявлялась его неповторимость. Еще неповторимость проявлялась в имени. Он был не какой-то бедняга, каких тысячи, а именно Бедняга. Стоило ему умереть — и он опять стал таким, как все. Присоединился к сонму своих безымянных родственников.
Жизнь в лагере продолжается. Как могли и умели, проводили пса — даже удостоили его некролога! — и занялись текущими делами. На том же куске газеты помещено объявление о болезни библиотекаря. Это для того, чтобы знали, а еще для того, чтобы не волновались. Не обессудьте, друзья! — вроде как призывал этот текст. Если будет невмоготу, перечитайте то, что вы не вернули, или возьмите что-нибудь у приятеля.
Удивительный этот обрывок газеты. Словно кусок янтаря со спрятанным в нем муравьем. Здесь же мы видим собаку, библиотекаря, книги — и всех нас. Мы замерли, как на групповом снимке, и смотрим туда, где стоит фотограф с треногой, где наше будущее и где, возможно, никого из нас уже нет.
Написано на оборотной стороне листа, а потом зачеркнуто:
В двадцать лет не подводят итоги. Не до того, знаете ли. Для человека, которому к семидесяти, это основное занятие. Да и как иначе? Будущего у него немного, а зато прошлого с лихвой.
Я сейчас думаю о том, что Порт-Артур мы проиграли, а Хамадеру выиграли. Показали, что даже за колючей проволокой можно оставаться собой.
На что похоже это ощущение? Как-то мне на глаза попалась газета времен Февральской революции. «Испытывали ли вы когда-либо такое? — писал автор. — Нет ни цензора, ни редактора. Я точно знаю — все, что выйдет из-под моего пера, будет опубликовано».
