— И несмотря на это ты оставляла свои вещи у него в квартире, чтобы отвадить других девушек?
— Я тебе говорила пропускать мимо ушей, что тебе там твой дядя плетет.
Ифемелу слушала завороженно. Мать Обинзе, ее прекрасное лицо, ее ученость, белый фартук в кухне — ничего общего ни с одной известной Ифемелу матерью. По сравнению с ней ее отец — неуч, со всеми его чересчур громоздкими словами, а мама — мелкая провинциалка.
— Руки можешь помыть над раковиной, — сказала ей мама Обинзе. — Кажется, вода еще есть.
Все сели за обеденный стол, поели гарри с супом, Ифемелу изо всех сил старалась, следуя заветам тети Уджу, «быть собой», хотя все еще не понимала, что это «собой» означает. Она казалась себе недостойной, не способной проникнуться вместе с Обинзе и его матерью духом этого дома.
— Суп очень славный, ма, — сказала она вежливо.
— О, это Обинзе готовил, — сказала мама. — Он тебе говорил, что умеет готовить?
— Да, но я не думала, что он способен сварить суп, ма, — отозвалась Ифемелу.
Обинзе ухмылялся.
— А ты дома готовишь? — спросила мама.
Ифемелу хотела соврать, сказать, что готовит и любит это занятие, но вспомнила слова тети Уджу.
— Нет, ма, — выговорила она. — Мне не нравится готовить. Я бы «Индоми»[57] ела круглосуточно.
Мама рассмеялась, словно очарованная прямотой Ифемелу, и, когда смеялась, походила на Обинзе, только лицом помягче. Ифемелу ела поданное медленно, размышляя, как желала бы остаться тут с ними, в этом их обаянии, навеки.
* * *
По выходным, когда мать Обинзе пекла, в их квартире пахло ванилью. На пироге поблескивали кусочки манго, маленькие бурые кексы полнились изюмом. Ифемелу разводила масло и чистила фрукты. У нее дома мама не пекла, а духовку обжили тараканы.
— Обинзе только что сказал «задок», ма. Он сказал, оно лежит в задке вашей машины, — сказала Ифемелу. В их американо-британских стычках она всегда была на стороне его мамы.
— Задок — это у тапочек, а не у автомобиля, мой дорогой сын, — отозвалась его мама. Когда Обинзе произносил «коришневый» с «ш», его мама обращалась к Ифемелу: «Ифемелунамма, прошу тебя, передай моему сыну, что я не говорю по-американски. Пусть он, пожалуйста, скажет все то же самое по-английски».
После обеда они смотрели фильмы в видеозаписи. Садились в гостиной, вперялись в экран, и Обинзе говорил:
— Мамуля, челу,[58] дай послушать, — когда его мама время от времени комментировала убедительность той или иной сцены, или предвосхищала события, или рассуждала вслух, в парике кто-нибудь или нет. Как-то в воскресенье посреди кино мама ушла в аптеку — за лекарством от аллергии.
