Он сказал ей это, и женщина спросила через некоторое время:
– Почему вы только должны постоянно делать вещи, которые не имеют никакого смысла, кроме как, самое большее, убивать вас?
В нем все еще торчало все то, что они вбили в него в школе и при обучении в роте. Картинки из журналов были еще в его голове и болтовня, за которую платили людям с радио.
Он был достаточно долго вместе с Цадо, воспринял немногое из его цинизма и смотрел на все несколько более неприукрашенно, реалистично, чем раньше. Но цинизм Цадо протянул пока немного больше, чем несколько запутанных черт на карте его системы мира.
– Нет ничего бессмысленного, – говорил он в серую темноту, – все, что мы делаем, имеет смысл. Если бы мы не делали это, то русские на Рождество были бы в Берлине. Поэтому мы делаем это. Это доставляет нам мало удовольствия, но нас об этом никто не спрашивает.
– Я не знаю, – сказала женщина, – я ничего в этом не понимаю. Только то, что все это не необходимо, и ты мог бы завтра утром остаться у меня.
– Это было бы прекрасно. Но как раз это не может быть так.
– Вот такие вы, – сказала она, – солдаты, потому что иначе не может быть. Потому что вам не хватает мужества сказать им, что вы не хотите быть солдатами. И как возмещение за это мужество вы воображаете себе, что это якобы доставляет вам удовольствие.
Он довольно долго размышлял, потом тихо сказал: – Я думаю, очень немного есть тех, кому это доставляет удовольствие. И хочешь ли ты того или нет: Это война, и она продлится так долго, пока либо мы, либо другие победим.
– Он продлится так долго, как те, кто ее ведет, которым, собственно, как раз и доставляет удовольствие ее вести, – сказала женщины. – Такие, как ты и тот другой.
– Если мы не задержим русских…
– А ты хочешь задержать их?
Он молчал. Женщина ждала его ответ, но он задумчиво рассматривал кровать, в которой они лежали. Это была двуспальная кровать, и левая половина ее была накрыта. Здесь лежал ее муж. Она говорила ему, что он погиб два года назад. Более ничего. Он легко провел рукой по сшитому из отдельных лоскутов одеялу на кровати мужа и спросил неожиданно: – Он погиб на Востоке?
Ее ответ прозвучал недружелюбно. – На Западе. В Париже.
– Два года назад?
– Да, два года назад.
– Но как же он мог погибнуть два года назад в Париже?
Она немного приподнялась и медленно сказала: – Его переехала машина. Насмерть.
– О…, – сказал он, – я не должен был тебе напоминать об этом.
Но женщина покачала головой. – Меня это не беспокоит. Он умер для меня уже за несколько лет до того, как его переехала машина. Он мучил меня до крови. И тогда машина переехала его в Париже. Грузовик с вином для казино. Я узнала об этом от одного, который был там. Мой муж лежал на улице пьяным, и грузовик его переехал.
