Битва | страница 65
Такое происходило и в этот день. Она вспомнила, как еще с утра, в час отъезда на речку, задержалась дома и к штабу, где стояли наготове два автобуса, подошла, когда почти все уже устроились, расселись; ждали лишь немногих опоздавших — их встречали репликами, едкими замечаниями. Кто-то из женщин, сидевших у открытого окна автобуса, незлобиво встретил и ее:
— Позавидуешь холостячке! Медовая жизнь: спи в свое удовольствие… Замуж бы тебя, Милосердова!
Она огрызнулась — уже в точности не помнила, что ответила, но, кажется, что-то вроде: мол, поменяемся судьбой, тогда поймешь «медовую» жизнь. Сказала весело, легко, в автобусе посмеялись: оценили ее находчивость. Увидев в окне первого автобуса, как трепыхнулся хвостик волос у Кати, младшей дочери Фурашова, Милосердова легко, с кошелкой в руке, устремилась к распахнутой дверце: значит, Фурашов поедет в этом автобусе, хотя его еще не было, он, верно, пока в штабе. Уже поднявшись на ступеньку подножки, увидела возле окна Марину и Ренату Николаевну… И хотя екнуло и разом налилось тяжестью сердце, Милосердова мысленно сказала себе: не обращать внимания, вести себя просто. Такое решение несколько успокоило ее, мелькнула радостная и вместе пугавшая ее мысль: он будет в одном с ней автобусе, она будет его видеть…
Она и задержалась, явившись к штабу, к автобусам, в самую последнюю минуту, тоже сознательно: должна подгадать, сесть в тот автобус, где будет Фурашов. И она подгадала, и всю дорогу до реки, пусть он и сидел впереди, через три кресла, и, казалось, совсем не замечал ее, она видела его, его стриженый затылок ниже околыша фуражки, побелившиеся виски… Она мысленно, лишь чуть касаясь, водила ладонью и по его затылку, и по вискам, и порой в забывчивости ей вдруг казалось, что она наедине с ним, что они лишь вдвоем, вокруг нет никого…
Потом у речки, на поляне, когда женщины чистили наловленную рыбу, варили уху на дымных жарких кострах, а позднее, расстелив на траве одеяла, военные плащ-накидки, ели духовитую, наваристую уху, у Милосердовой не исчезло, не пропало ощущение: что-то должно случиться, произойти. Она чистила и мыла рыбу, собирала валежник на костер, варила уху вместе с другими женщинами, а после на правах основной поварихи разливала по тарелкам уху — все делала, чтоб приглушить то ощущение. Но за что бы она ни бралась, споро и ловко управляясь, даже не видя его, Фурашова, чувствовала, ощущала его близость и была вся внутренне напряжена. Она видела его детей, Катю и Марину, готова была отдать им сердце и душу и знала — она бы это сделала, готова была к этому; ее теперь переполняло простое и естественное желание отдавать кому-то свою ласку, любовь, заботу — все, чего у нее было в избытке, что было не растрачено, не имело выхода и что, она чувствовала, прибывало, накапливалось в ней все эти годы.