В «этой штуке» Артём с некоторым недоумением опознал сварочный аппарат, однако удивляться было некогда — Борух бодро рванул к лестнице, ведущей на стену, и писатель поневоле последовал за ним, поддерживая аппарат за вторую ручку.
На стене, рядом с надвратной башней, уже стояло непонятное сооружение. Устройство чем-то неуловимо напоминало студийный штатив для большой фотокамеры, исполненный в военном стиле из стальных труб в масштабе три к одному. Валяющиеся рядом гаечные ключи свидетельствовали, что конструкция собрана Борухом буквально только что.
— Сваркой пользоваться умеешь? — не давая Артёму опомниться, спросил Борух.
— Умею, конечно, — ответил Артём, разглядывая стальную раскоряку. — Чего там уметь-то…
— Отлично! Вот, видишь, тут швеллер в кладку стены забутован? Приваривай вот это основание к нему, да так, чтобы вот эта железяка смотрела примерно туда… Крепко вари, у него отдача мощная…
— У кого отдача? — не понял Артём, но Борух, не слушая, махнул рукой в сторону выходящей на площадь улицы и поспешил по лестнице вниз.
Артём вздохнул и поднял лежащую рядом сварочную маску, примериваясь к странной конструкции. Кабель на стену уже был протянут, видимо, прямо от генератора — во всяком случае, второй его конец скрывался в маленьком подвальном окошке. «Теперь понятно, зачем этот бешеный прапор чуть не весь электромагазин выгреб…» — подумал он, и первые сполохи сварки осветили двор.
Когда железяка была приварена, Артём отложил в сторону маску и проморгался от бликов в глазах, над городом уже разливалась зарево самого настоящего восхода. Солнце было совершенно как настоящее — за исключением того, что вставало не с той стороны. Под его первыми лучами, с промёрзших за несуразно длинную ночь улиц плыл густой туман. Плотная сизая пелена заполняла промежутки между домами, поднимаясь океанским приливом к стенам Замка. Сверху туманные облака подсвечивали красные лучи восходящего солнца, превращая площадь перед Замком в тарелку взбитых сливок с клубничным сиропом. Это было настолько красиво, что Артём застыл с электродом в руке, рассматривая залитый бело-розовой субстанцией город и жалея об отсутствующем фотоаппарате.
От созерцания его оторвала матерная ругань — Борух, собирающий на соседнем участке стены вторую железную раскоряку, врезал себе большим гаечным ключом по пальцам. Проругавшись, он замахал Артёму, указывая жестами, что эту штуку тоже надо приваривать, и рванул по лестнице к грузовику — видимо, за следующей. Борух явно устанавливал свои железки рядом с местами крепления камер внешнего обзора стен, — однако уточнить это не было никакой возможности — до крайности вымотанный бессонными сутками и тяжёлой работой, прапорщик отвечал только сквозьзубной бессодержательной матерщиной. Борух очень спешил и подгонял Артёма, пытаясь успеть… К какому сроку или событию боится опоздать Борух, Артём даже не спрашивал. Видно было, что даже железный прапор находится на последнем издыхании и ему не до разговоров. Артём и сам уже еле таскал по стене тяжеленный аппарат, руки покрылись мелкими ожогами от брызг металла, а в глазах прыгали ослепительно белые сварочные «зайчики». Единственное, что радовало — яркий солнечный свет, заливающий пустой город. Туман ещё плескался на площади, потеряв свой розовый оттенок, но уже было заметно, что на стены ему не взобраться и дома не затопить. Постепенно становилось тепло, даже стало понемногу припекать — лето возвращалось на пустые улицы.
