Зайдя в само подворье, я обнаружил довольно современного болгарского священника отца Петра, похожего на Атоса из советского фильма (пора-пора-порадуемся на своём веку), свободно разговаривающего по-русски. Отец Пётр радушно предложил мне выпить красного или белого вина (я отказался как выполняющий обет), выпил чашечку кофе, а затем открыл ему намерение переплыть Дунай, отчего отец Пётр пришёл в настоящий ужас. Он отправил меня в сербское консульство (тогда у них было союзное государство Сербии и Черногории) и дал мне около ста румынских леев, преподав наставление – «не вздумай осуществлять своё намерение по переплытию Дуная, тебя застрелят или катер убьёт; иди к сербам, там тебе помогут». И действительно, в нарушение консульских правил (визу можно получить только в собственной стране) в консульстве после определённых проблем сделали мне визу Сербии и Черногории, которую я оплатил леями отца Петра. Так я получил вход в Сербию и только за то, что я разговаривал на том языке, на котором беседовал Ленин – к русским у сербов какой-то иногда не совсем здоровый пиетет, от которого, кстати, некоторые сербы очень даже хотят избавиться…
Сербия приняла меня очень хорошо и гостеприимно. Сначала довезла попутка до Белграда, а в Белграде мне студенты богословского института сделали целую экскурсию. Затем меня отвезли на подворье Афонского Хилендарского монастыря «Сланцы», где похоронен тот самый чудаковатый старец Стефан с Карули (гора Афон), чью келью держит сейчас не менее чудаковатый и скандально известный в интернете русский монах Афанасий Карульский. Когда я вошёл в храм, как раз шла всенощная Троицы и пели знаменитую стихиру шестого гласа на стиховне великой вечерни Пятидесятницы – «Царю Небесный», которая не поётся с литургии Великой Субботы до самой Пятидесятницы. Храм был по обычаю украшен зелёной травой, из которой сербы наплели множество небольших венков. Тогда я и вспомнил тот зелёный цвет в иподьяконской келье монастыря в Курской епархии. Зелёный цвет считается цветом Святого Духа и цветом праздника Пятидесятницы (Троицы), в канун которого я и прибыл в Сербию.
Через пару дней я отправился дальше и дошёл через всю Сербию до Черногории, где поселился в Цетинье у митрополита Амфилохия, где прожил несколько месяцев.
Читатель, наверное, думает – а при чём же здесь пьянство? Я не потерял мысль, а как раз до этого самого треклятого пьянства дошёл. В Черногории меня застало окончание обета, которое я тут же решил отметить. Стояла уже осень – канун Крестовоздвижения. Я жил тогда в скиту в небольшом отдалении от самого монастыря. В Цетинье жил ещё один русский – схииеромонах Кукша из Молдавии. Мы с ним часто болтали и прикалывались над особенностями местного менталитета – всё-таки сербы совершенно другие и любовь к русским вовсе не означает, что тебя здесь будут носить на руках. Как только закончился мой обет, я взял у Кукши десять евро на пиво, чтобы отметить это дело. Год, проведённый в воздержании от алкоголя, наполнил меня уверенностью, что я контролирую ситуацию, и иллюзией того, что я наконец научился «культурному употреблению», как все нормальные люди. Разумеется, это была спичка на бензоколонке. В магазине к европейскому пиву я зачем-то купил бутылку водки – в той самой советской бутылке «из-под буратино», маркированную Волынским ликёроводочным заводом…
