Родные места, родной лес! Я хорошо знал его, и мне жаль было с ним расставаться. Припомнилось, как мы с Васей ходили сюда за грибами, за ягодами… Дорога пошла под уклон. Скоро я спустился в большой овраг и присел у ручейка с такой прозрачной водой, что на дне, как сквозь стекло, видны были потонувшие ветки, корни деревьев, зелёный мох. Развязал свой узелок и ножом, с которым никогда не расставался, нарезал хлеб и огурцы. Ел я с аппетитом, временами прихлебывая воду из ручья.
Я знал, что лес скоро кончится, дальше пойдут поля — они тянутся до самой станции. Я побоялся днем идти полями и потому после завтрака снова лег спать. Поздней ночью без всяких приключений я добрался до станции. Здесь стоял товарный поезд, около вагонов ходили солдаты с ружьями. Из вагонов доносилось ржание лошадей.
Обойдя весь поезд, я с противоположной стороны подкрался к заднему вагону и вскарабкался на крышу. Через несколько минут раздался паровозный гудок, лязг сцеплений, и поезд тронулся.
— Прощайте, родные места!
На рассвете поезд подошел к губернскому городу, но я решил в нем не останавливаться. Дальше от Казеева!
Перед вечером, во время остановки на маленькой станции, меня заметил один из солдат.
— Что за человек? — крикнул он, вскидывая винтовку.
— Дяденька, это я, — ответил я и поднялся.
— Сейчас же слазь, паршивец, — уже другим тоном сказал солдат и опустил винтовку.
Пока я слезал с вагона, солдат ворчал:
— Избаловались без отцов. Наверное, на фронт, дурак, собрался.
— Нет, не на фронт. Там моего отца убили, — оправдывался я.
— Куда же ты? — не унимался солдат. — Видишь, это поезд военный, тебя, огольца, засудить могут.
— Пустите, я больше не поеду, — взмолился я.
— Ладно, беги, пока не увидал унтер-офицер, — уже ласково сказал солдат.
На этой станции я бродил без дела дня два, пока на меня не обратил внимание начальник в красной фуражке. Этот тоже стал расспрашивать: кто да откуда? Начальник пожалел меня и предложил мне работу на железнодорожных путях. Я согласился.
Прожил я здесь больше года, пока не услыхал про Октябрьскую революцию. Боясь, что меня разыщет Казеев, писем домой не писал.
Много я наслышался о революции от начальника станции, который меня приютил, от солдат, проезжающих через нашу станцию, и во мне появилось желание уехать в город. За год я повзрослел, многое узнал. Для меня уже не составляло трудности добраться до города.
В городе я промотался на разных работах целую зиму и, наконец, попал в детский дом. Потом меня определили учиться.
