На первый взгляд кажется, что ваша учеба не имеет к этому никакого отношения. Однако это не так. Учеба повышает сознательность в отношениях человека к своим обязанностям, а высокая сознательность сопутствует героизму. Учеба искореняет всякое суеверие, а суеверный человек не может быть по-настоящему храбрым.
Это основное, что я хотел вам сказать в дополнение к своим рассказам. Советую побеседовать об этом на ваших сборах».
Нина Ивановна остановилась, добавила:
— Правильно советует товарищ полковник.
И продолжала читать.
«Вам, наверное, хочется знать, чем закончилась наша дружба с Яшей? Удовлетворяю вашу любознательность. Я уже вам говорил, что после прощанья с моим другом детства я не раз пытался установить с ним связь, но безуспешно.
Я окончил среднюю школу, затем ушёл в рабоче-крестьянскую армию, из неё был направлен в бронетанковое училище и на всю жизнь остался военным. На протяжении всех этих лет я не забывал своего друга. В трудные минуты я спрашивал себя: «А как бы поступил на моём месте Яша?» Передо мной вставала его коренастая фигура, я представлял его упрямый, сосредоточенный взгляд и угадывал ответ на мой вопрос.
Со временем я потерял надежду на встречу с Яшей, но она всё же произошла.
В разгар Великой Отечественной войны я командовал танковым соединением и при прорыве немецкой обороны был ранен. Рана в плечо была не опасной, но всё же мне пришлось отправиться в санчасть. Там разрезали рукав моей шинели, наложили повязку на рану и отправили меня в санитарный батальон. Санбат размещался в тылу, километрах в десяти от передовой линии. Под него было занято небольшое школьное здание. В одной классной комнате принимали раненых, делали операции, перевязки, а в других были устроены «палаты».
Обычно в больницах и госпиталях мы видим хорошие койки с матрасами, подушками, простынями, одеялами, но в «палатах» фронтового санбата всего этого не было. В комнатах чисто вымыли полы, натаскали свежей соломы, покрыли её простынями, и «палаты» были готовы.
В одну из таких «палат» уложили и меня. По-видимому, санбат следовал за продвигающимся на запад фронтом и только что расположился здесь, а потому раненых было немного. Я лежал на шуршащей соломе, у самой стенки. Со стороны фронта слышался непрерывный гул, от которого дрожала земля. Временами этот гул усиливался, и тогда начинали дребезжать окна. За стеной слышались стоны: там работали врачи, принимавшие раненых.
Скоро в нашу «палату» привели раненого сержанта. Его обе руки, сложенные на груди, были перевязаны.
