Сквозь незаглушенные отдушины в подвал пробивался тусклый свет, отчего казалось, что подземелье наполнено прозрачной сизой плесенью. Чуть выделялись светом гребни ступеней. На одной из них в расплывчатом, сером пятне света Шереметев заметил какой-то шевелящийся комок — не то собака, не то человек…
— Эй! — крикнул он вниз. — Кто там?
Голос его бухнулся, как камень в глубокий колодец, медленно затих внизу. Ему показалось, что комок зашевелился и как будто пискнул. «Псина», — подумал он, но всмотрелся повнимательней: комок шевелился…
— Спаси Господи! — перекрестился Шереметев и ступил на чёрные, расползшиеся под его ногой гнилые ступени. Спустившись пониже, снова всмотрелся.
— Ба-а! — выдохнул Шереметев, встретившись с большими чёрными глазами, в упор смотревшими на него. — Царевич?! Фёдор Ианыч! Ты ли се, мальчона?
Круглые, немигающие глаза Фёдора с ужасом смотрели на Шереметева.
— Остынешь здеся, Фёдор Ианыч! Пошто уховался в погреб? Няньки, поди, с ног сбились… А ты — подумать токо!
— Не забижай меня, — тихо сказал Фёдор. — Тятька прознает — голову тебе отрубит.
— Ишь, чему тебя обучили?! — подивился Шереметев. — Видать, няньки твои, суки борзые? Под подолами кобелей водят, а тебя, сиротинку, и доглядеть некому. — А про себя подумал: «Мачеха твоя и того пуще… Гиена лютая!»
— Идем-ка отсюда, Фёдор Ианыч!
Шереметев взял царевича за руку, тот послушно пополз за ним наверх. В сенях Шереметев оглядел его, поправил на нём соболью мурмолку, потрепал за нос:
— Куды — к нянькам?.. Аль на башню полезем?
— На башню, — тихо, несмело ответил Фёдор.
Шереметев толкнул ногой створку ворот — она с треском и визгом отворилась немного… Дальше её не пустил сугроб.
— Выходи, царевич! Поперёд тебя не могу!
— А в башне страшко?
— Не страшко, царевич! Там стража…
Шереметев взял царевича на руки и пошёл прямо по снегу, забредая в него по колено, потом выбрался на дорожку, протоптанную к Успенскому собору, обминул собор, дошёл до Кремлёвской стены и опять побрёл по снегу вдоль стены, до самой башни.
Под башней, рядом с притыном[21], был наметён большущий сугроб. В сугробе торчал бердыш, на нём висела сабля в потрескавшихся, побитых деревянных ножнах, кожаный сыромятный пояс, на снегу валялись меховые варежки.
— Разбойник, — недобро проворчал Шереметев, опуская Фёдора на землю. — Вишь, царевич, как слуги твои службу блюдут! Нет на посту окаянного!
От сугроба за башню вели следы. Шереметев, ступая след в след, заминул за башню.
