Я лежал и слушал, как под боком сопит Света, старался не двигаться, только в самом начале подложил руки под голову. Было ужасно жарко, и хотелось ее с себя стряхнуть, но боялся разбудить. Вечером я на ватных ногах пошел провожать гостей, вернулся да лег спать, а Света убиралась дома опять полночи...
Хотел включить телевизор - пульт оказался на кресле у двери на практически недосягаемом расстоянии, хотел посмотреть, который час - телефон взглядом найти не удалось.
Попытался вспомнить, о чем мы вчера говорили. Света, как всегда, впрочем, и особенно после пива, начала свою песню о правах женщин. Роберто в ответ на ее тираду заметил, что нельзя разделять права женщин и не-женщин, потому что звучит ровно так же, как «людей и женщин», и тоже, по сути пьесы, дискриминация. Если уж бороться за права, то за права всех, а феминистки и ЛГБТ, мол, таким образом борясь, оказывают себе медвежью услугу, потому что загоняют себя в социальное гетто. Света ответила, что «обратный сексизм» - дебильный оксюморон, потому что инструменты угнетения были и есть в руках доминирующей социальной группы.
- Конечно, - внезапно согласился Роберто. - Тебе правда кажется, что я этого не понимаю? Но оттого, что мы разберемся с тезаурусом и дадим этой тенденции какое-то другое определение, ситуация не перестанет пахнуть жареным. Хотеть угнетать потому, что угнетали тебя логично, в принципе, но контрпродуктивно.
Нельзя допускать никакой общественной цензуры, сказал он - всегда плохо кончалось. Машина в итоге сожрет всех. А Света обиделась, бросила испепеляющий взгляд на меня, потом почему-то на подругу Эдика и парировала, что крайне удобно вспоминать о правах «всех», когда у кого-то хоть какие-то элементарные права появились всего сто с лишним лет назад.
- Что мы скажем инопланетянам? - спросил Лапша. - Подумайте. Представьте себе, что завтра прилетят братья по разуму. Что они увидят? Мы между собой две тысячи лет договориться не можем, какой уж тут контакт.
- Время не имеет значения, - продолжил Роберто (как же его звали?), игнорируя Лапшу. - Ты говоришь сто лет, но в этом нет никакого смысла. Мы придумали время. А затем придумали друг другу права.
- Нам не об этом нужно думать, - вдруг подала голос подружка Эдика. Мы все разом повернулись к ней. Она отхлебнула пива. - Вы посмотрите, что происходит. Скоро у вас в голове, и у тебя, и у тебя, вовсе не останется своих мыслей. Ничего не останется. Одна техника. Гаджеты и улучшатели. Штуки, которые будут решать за нас, что хорошо, а что плохо. Нет никаких других.
