Мы посмотрели на нее. Мне пришлось напрячь мозг. Наш путь по холмам Виндера был, казалось, годы назад.
— Ты про Хелли? С ягненком на кухне? — я попыталась вспомнить. — Когда она говорила с тобой.
— Ты видела нас у ручья утром, помнишь? Она пришла за молоком, пока я мыла волосы в ручье. И увидела мой кулон, — она прижала ладонь к рубашке и нахмурилась из-за его отсутствия. — Она угадала больше мужа. Наши цвета, наш путь и жемчуг… Она знала, что мы шли к озеру.
— Что она тебе сказала?
— Она сказала, что Свет — больше, чем думают люди. Это не просто полная луна или отражение в водопаде. Он не только в том, как мы его воспринимаем, не только в том, как люди действуют от этого, — она стряхнула капли воды с ладони. — Она сказала не позволять действиям Алькоро лишать меня веры в Свет. Если я это допущу, как она сказала, то я только помогу им захватывать мир. Я позволю им лишить себя еще кое-чего.
— И? — сказала я. — Как ты ответила?
Солнце скользнуло за дальние пики, водопад перестал сиять. Она вытерла руку о штаны.
— Никак. Что я могла сказать? Что я не хотела больше ничего делать со Светом? Что странно, что мы вообще считаем его возвышенным?
— Тяжелый разговор для утра, — сказала я.
— Да, — она подошла к костру и устроилась рядом с ним. — Особенно, когда половина — пустые слова, а другая половина — упрямство.
— Тебя все еще тянет к Свету? — удивленно спросила я.
— Конечно. Я не могу так от него уйти. Поверь, я пыталась, — она пошевелила угли палкой. — Я ходила кругами, пытаясь понять, верю ли я своим ощущениям и мыслям?
Я смотрела на озеро. Первые звезды появлялись на небе. Светлячки. Во мне встрепенулась печаль, эта сияющая тишина была болью для Моны. Наверное, ей было сложно испытывать сомнения тут, ведь во всем она была такой уверенной. Я вздохнула.
— Не знаю, но ответить на это можешь только ты, Мона.
— Нет, ты права. Вряд ли я когда-нибудь перестану сомневаться в этом, — она вздохнула и указала на жарящуюся рыбу. — Не в ближайшее время, и не на голодный желудок. Мы будем есть?
Кольм снял рыбу с огня и раздал нам. Мы сидели в тишине, с удовольствием ели, обжигая пальцы о горячую чешую.
— Доказано, — сказала Мона, — что лучшая еда — та, которую заработал.
— Не знаю, — сказала я. — Я готова есть и то, что дадут без мучений.
— Нам давали еду в темнице, — отметил Кольм.
Я издала смешок.
— Точно, — я вспомнила жареное яйцо. — Редкость.
Арлен вздохнул, вытаскивая из зубов косточку.
— Когда все уляжется, я буду весь день лежать на кровати и есть жареных сейнеров.
