– Выходь.
Стиснув зубы, Мона поднялась. Удивилась, что она такая спартанка: колени не подгибаются, сердце не частит.
Но во дворе было солнечно и пахло свежим ветром, в поле радостно звенели жаворонки, и новообретенное спокойствие ее покинуло.
Нет! Нет! Нет! Покидать этот мир она была не согласна!
– Доброе утро, Елизавета Анатольевна. То есть недоброе…
Романов. Щурится – должно быть, его тоже только что вывели. Романов был молодец – улыбался. Хочет подбодрить, поняла Мона и тоже попыталась улыбнуться.
Здесь же был и Скукин, но этот не улыбался и не поздоровался.
– Целых шестеро, – хмуро сказал он, кивая на охрану. – Куда столько?
В самом деле, конвоиров сегодня было шесть человек, и все держали винтовки наготове.
Романов шепнул подполковнику:
– Подойдут вязать руки – бейте в зубы и попробуйте отобрать оружие. Я тоже побрыкаюсь. Лучше получить пулю в грудь, в драке, чем в затылок на коленях.
– Дело вкуса, – кисло ответил Скукин. – Глядите, кто пожаловал…
Из дома вышел Семен.
– Примкнуть штыки! Вы четверо – к энтому. Леха, Сидор – ко второму.
Два штыка ткнулись Скукину в правый и левый бок. Романов, должно быть, как более опасный, оказался меж четырех штыков.
– У меня не зарыпаетесь. – Десятник подмигнул.
– Куда пойдем? – спросил его Романов. – Опять в овраг, что ли? Надоело.
– К директору.
Убьют еще не сейчас, поняла Мона. Сначала будет суд или как это в Зеленой Школе называется – «педсовет»?
Через село шли медленно, потому что двое конвойных пятились спиной, наставив штыки Романову в грудь.
– Уважают, – сказал штабс-капитан. – А вы, Скукин, не заслужили.
– Я на охрану не нападал, «инспектора» по морде не бил, – ответил подполковник. – Меня, собственно, и расстреливать не за что.
Встречные глазели на процессию с любопытством. Мальчишки пристраивались сзади.
– Рыжая-то чего? – крикнул один.
– Шпиёнка. Кончать будут.
Наконец довели до правления.
На ступеньках стоял директор, разговаривал с каким-то городским человеком в летнем песочном костюме и соломенном канотье, с приличным саквояжем. Откуда здесь только такой взялся?
Пожали друг другу руки. Городской обернулся.
Мона мельком заметила тонкое лицо, черные усики. Смотрела она на Жовтогуба.
Директор спустился во двор, неторопливо приблизился. Лицо у него было укоризненное.
– Ну и спутники у вас, – сказал Жовтогуб, качая головой. – Черт знает что устроили. Могло плохо кончиться.
Обращался он к городскому.
Тот тоже подошел. Поднял шляпу, чтобы вытереть платком высокий лоб. Аккуратно подстриженные волосы были седы, но усы черные и лицо моложавое. Странно знакомое. Впрочем, Мона на него по-прежнему не смотрела.
