В памяти всплыло непрошеное воспоминание о ребенке, которого они с Софией видели прошлой ночью, умершего, зачахшего от болезни и голода, брошенного на улице, словно животное. Николас неуверенно улыбнулся мальчику, снимая сумку с плеча, осторожно вынул пару вещей, которые могли ему пригодиться, оставив только еду. Кожаная сумка была достаточно простой, чтобы сойти за сшитую в этом времени, к тому же он сомневался, что мальчик вообще обратит на это внимание. Следя за тем, чтобы не сказать ни слова, Николас протянул сумку несчастному.
Мальчик уставился на него, и Николас уловил миг, когда тот догадался: это подарок. Он выхватил сумку из его рук; Николас тихо рассмеялся, но стоило ему шагнуть дальше, маленькая рука поймала его за запястье, заставляя повернуться. Пальцы мальчугана исчезли под рубахой, и он вытащил тонкий кожаный шнурок, которого Николас не заметил. На нем болтался маленький кулон, чуть меньше мизинца Николаса. Мальчик поднял кулон, глядя на него суровыми темными глазами, пока Николас его не взял.
Значит, сделка. Николас кивнул в знак благодарности, и мальчик развернулся и побежал не оглядываясь. Он изучил нежданный подарок, держа его на свету.
Это оказалось лицо: покрашенное или подцвеченное стекло в форме человека с кудрявыми волосами, темными бровями, большими глазами и роскошной кудрявой бородой. Возможно, амулет? Он переложил вещи, которые достал из сумки, в руки, и дрожащими от осторожности пальцами нанизал стеклянную бусину на кожаный шнурок рядом с Эттиной сережкой.
– Картер! – рявкнула София.
Николас быстро нагнал Софию и Римуса, с подозрением наблюдающих за обменом. Он не оглядывался – не хотел давать мальчику возможность отказаться от подарка.
«Выживи, – подумал он. – Выживи. Беги»
– Ты смешон, – понизив голос, сообщила София. – Как же играть в героя на голодный желудок?
– Найду что-нибудь еще, – пожал плечами он. – Мне случалось не есть подолгу.
Голод был терпимым. Нестерпимо было вечно видеть эти глаза и мучиться раскаянием, что никогда не рассеется, сколько бы сладких мгновений ни принесла жизнь. Думать о подобном не было слабостью, как и чувствовать потребность помогать другим, спасать жизни. Это делало человеком. Он не мог не думать о том, что путешественники заходили слишком далеко со своим правилом всегда оставаться безмолвными свидетелями.
София посмотрела на него, напряженно фыркнув:
– Ты только оттягиваешь неизбежное. Не лучше ли уйти так, чем ждать того, что уготовили ему римляне?
