Разумом Николас еще не успел осознать, что случилось, тело еще не почувствовало, что угодило в проход, но тонуть он уже тонул. От неожиданности он вдохнул, и в легкие хлынула соленая вода. Вода… вода… его закрутило в воронке, перевернуло раз, другой, закувыркало…
Николас изо всех сил заработал ногами, выкручиваясь из водоворота; перед глазами все было черно, как в бочке с дегтем, и это сбивало с толку. Он никак не мог понять, где верх – кругом была только тьма, да еще оглушающий грохот прохода, от которого вода вокруг билась в хаотичном ритме.
Не паникуй, возьми себя в руки… вот проклятье… чертов проход…
И чертова София в придачу – не могла предупредить, что какому-то сумасшедшему пришла в голову мысль спрятать проход в море!?
От соленой воды резало глаза, но Николас не зажмуривался, хотя веки жгло огнем. Грудь уже болела – так сильно хотелось глотнуть воздуха. Черт побери, утонуть точно не входило в его планы! Но вокруг царствовала ночь, и без яркого света луны, факела или костра практически невозможно было определить, где верх, а где низ. Он заставил себя замереть, успокоиться, ощутить кожей поток воды. И только собрался позволить телу самому решить, куда всплывать, как почувствовал снизу яростное движение воды, мощное, словно откат волны во время прибоя, – это ожил проход, выплевывая Софию. Николас потянулся, схватил девушку за то, что подвернулось под руку, и принялся бешено грести туда, где, как он надеялся, был верх.
Он вынырнул на поверхность с хриплым вздохом, одной рукой потянувшись в небо, словно мог таким образом уцепиться за него и вытащить себя в холодный воздух. София, появившись следом, шипела разъяренным коршуном, и Николас понял, что тянул ее за волосы.
– Прости… прости меня, – попытался выдавить хриплым от набранной воды голосом. – Я не хотел…
– Тихо! – перебила девушка. – Или ты хочешь, чтобы нас обнаружили? Плыви!
– Куда?
– Куда-нибудь!
Николас заморгал, пытаясь приспособить зрение к темноте. Вода вокруг них дрожала и вздымалась странными, неестественными волнами. Звон и лязг, слышимые еще возле прохода, теперь стали громче и разнообразнее: звучали с разной скоростью и силой. Звук нарастал, и Николас наконец понял, что звенит и брякает там точно не один человек.
Осознание вонзилось в него обжигающим лезвием тревоги. То был лязг сошедшихся в схватке клинков. Шум битвы.
Порой лязг перекрывался чем-то еще более громким – скрипом, напряженным стоном дерева под ударами волн. Эту музыку Николас знал как самого себя.
