«Вот оно…» — подумала она.
Рядом с ней Лампьё, подавленный усталостью, храпел, забывшись в тяжелом сне. Ах, если бы Леонтина могла, как он, хоть немного отвлечься от раздирающих ее душу мук! Но она не могла… Как она ни старалась не думать о том, что случилось, она все возвращалась к этим мукам — и снова безуспешно пыталась отделаться от них…
«Так… — ежеминутно повторяла бедная девушка. — Так… Ничего не поделаешь…»
Комната, в которой она находилась, была узка и содержалась неопрятно. На полу валялись окурки. Сундук заменял ночной столик, и через окошечко в потолке проникал косой луч, скользящий по полу и освещающий стену резким, ослепляющим светом. Этот свет, наконец, потревожил Леонтину; она повернулась, долгим взглядом посмотрела на Лампьё и закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать.
— А-а-а! — протянул Лампьё.
Леонтина инстинктивно отодвинулась от него как можно дальше и, боясь, как бы он не проснулся, притворилась спящей.
— Как? — произнес он сквозь сон. — Что?.. Вы… вы меня ждали? — Он пошевелился, тяжело дыша. — Как? — начал он снова. — Еще… я… не знаю… — И, отделяя одно слово от другого, он произнес еще несколько слов, не имеющих между собой никакой связи и в то же время выражающих ужас.
— Ну, ну, — прошептала Леонтина.
Она слегка встряхнула Лампьё и, стараясь отвлечь его от тех образов, во власти которых он находился, попыталась заставить его припомнить:
— Это я — разве вы не видите?
— Да, — согласился Лампьё.
Он выпрямился, сел на постели и, пристально вглядываясь ей в лицо, спросил не своим голосом:
— Так ты, значит, не спала?
— Нет, не спала, — призналась Леонтина.
Лампьё окинул ее тупым взглядом. Потом пришел в себя и погрузился в тяжелое раздумье.
Леонтина тоже сидела на постели, не спуская глаз с Лампьё, который, казалось, временами совсем забывал о ее присутствии. О чем он думал — трудно было сказать. Но нахмуренные брови говорили об упорной мысли, которая, по-видимому, относилась к Леонтине, потому как он то и дело окидывал ее взглядом, полным подозрения и тоски.
— Разве мы не выйдем? — быстро спросила Леонтина.
Не отвечая, Лампьё встал, надел свои старые туфли, одернул штаны и, подойдя к столу, начал умываться.
Леонтина следила за его движениями. Она смотрела, как он погружает голову в холодную воду, моется, вытирается. Он проделывал все это с какой-то тревожной заботливостью, и было видно, что он напрягает все свое внимание, подобно человеку, не уверенному в себе и преследуемому навязчивой идеей. Однако, выплеснув из таза грязную воду, он сказал:
