— Каково! Ты представляешь, — воскликнул я, рассказав своей любовнице о сплетнях на ее счет, — представляешь, какие идиоты!
— Они ненавидят меня… — ответила она. — А за что? Что я им сделала?
Я пожал плечами.
— Нет, — сказал я убежденно, — это они хотят запугать прежде всего меня. «Патронше» все станет известно.
— О! Ей уже известно!
— Ну и ладно!
— Конечно, — продолжала Мариэтта. — Ей они тоже хотят зла, — и добавила: — Бедная женщина!
А так как я вовсе не казался огорченным, она упрекнула меня:
— Клод!.. Это же ведь твоя мать!
— Да… да…
— Она не заслуживает этого.
В глубине души я одобрял Мариэтту и был признателен ей за высказанные ею чувства, но это продлилось недолго.
— Знаешь, — заявил я ей как-то вечером, — патронша к этому привыкнет. Нам не нужно по такому поводу беспокоиться… И потом, сейчас уже слишком поздно что-либо скрывать, разве не так?
— И все-таки!
— Подумаешь!
— Но ты никогда не говорил с ней обо мне?
— Нет.
— А она?
— Она?.. Теперь очень редко! Не осмеливается… она остерегается.
— А если она заговорит с тобой, что ты будешь делать?
Я рассмеялся.
— Не смейся, — возмутилась Мариэтта. — Я хочу знать. Что бы ты сделал, если бы твоя мать заговорила с тобой обо мне?.. Если бы она потребовала, чтобы ты прекратил со мной встречаться? Она непременно потребует этого когда-нибудь… Ты об этом подумал?
— О, это уж мое дело.
— А все-таки?
— Это мое дело, — четко повторил я, решив прекратить излишние объяснения. — Надевай свою шляпу, — властным голосом приказал я. — Надевай пальто, шляпу и пошли… пошли со мной.
— И куда мы пойдем?
— Увидишь.
На вечерней улице, где меня впервые могли увидеть в компании Мариэтты, тут и там сверкали огни. По зеленым и красноватым огням я узнавал лавку аптекаря, а чуть ниже, возле моста, слева, по тусклому свету, растекающемуся по мостовой, — табачную лавку, мимо которой мы должны были пройти… Уличные фонари, мигая от зимнего холодного ветра, неровно освещали спящие фасады и гасли почти на три четверти в дрожании вспышек и бликов. По тротуару дерзко стучали мои каблуки.
— Куда мы идем? — спросила Мариэтта.
— Пошли… пошли!
Она спешила, как могла, боясь узнать о каком-то моем намерении, с которым готовилась бороться изо всех сил. Я это чувствовал. Я заранее предвидел это и потому не стал отвечать ей, а пошел еще быстрее.
— Осторожно! Слушай, — прошептала Мариэтта. — Что с тобой?
— Да ничего…
— Это глупо.
Наконец мы дошли до той самой пресловутой лавки, которая распространяла на все близлежащие дома довольно неприятный свет.
