Я не собирался ни покидать Мариэтту из-за этого разрыва, ни слишком упрекать ее за способ, каким она избавилась от своего друга, но я и не ждал от этого ничего хорошего. Я уже видел, как мою любовницу беспокоит собственное будущее, как ей приходится заниматься хозяйством, поскольку пришлось уволить служанку. К ней теперь приходила домработница только для того, чтобы прибрать утром в квартире. Потом Мариэтта сдала одну из трех своих комнат и, как могла, устроилась в двух оставшихся. Мамаша Жюли очень часто наносила нам визиты. Мариэтта принимала ее, долго о чем-то с ней беседовала, обсуждая какие-то неясные, тягостные условия, и, одевшись, уходила вместе с ней. Куда она шла?.. Я догадывался, но, поскольку Мариэтта не позволяла никаких, даже самых туманных намеков на эти частые отлучки, делал вид, что ничего не знаю, и терпел их.
Когда я приходил, Мариэтта ждала меня, но после каждого своего отсутствия была задумчива и лежала, распростершись на кровати, а иногда я заставал ее сидящей так, словно она находилась не у себя дома — совершенно одетую, в перчатках и шляпе. Это была уже другая женщина… Я встречался с ней в ее комнате каждый день после полудня и вечером, около девяти часов. Мои посещения ни для кого не составляли тайны. По этому поводу в городе ходили разные сплетни, но они меня нисколько не трогали. Что же касается моей матери, которую не преминули в первую очередь известить о моем поведении, то она избегала разговоров со мной на эту тему, так как в конечном счете я уже был в том возрасте, когда мог ей ответить или выкинуть какой-нибудь номер, который дал бы еще больше поводов для пересудов.
Какой странный вид приобрела моя тогдашняя жизнь, в этой более чем когда-либо двусмысленной атмосфере, когда Мариэтта, оставаясь моей любовницей, отдавалась другим, пользовалась услугами сводни, а иногда, когда того требовали обстоятельства, проводила ночь вне дома и возвращалась только утром! Я мог не любить Мариэтту так же сильно, как прежде, не чувствовать, что, держась за меня, она тем не менее хочет быть независимой… но мне все-таки было жаль ее. Мою душу бередило все — ее судьба и те усилия, которые мы прилагали, чтобы не разойтись, чтобы не дать умереть остаткам нашей прежней страсти. Но это были и в самом деле остатки того, что нас все еще связывало, и они обладали настолько мощным очарованием, что я невольно обманывался относительно силы нашей страсти и, в особенности, относительно ее отталкивающей и мучительной власти над нами.
