Там, на улице, его ждало другое — и к этому другому он направлялся, возбужденный. Страшный вопрос, поставленный им самим, гнал его вперед, заставляя ускорять шаг.
Во время короткого пути, который Лампьё должен был пройти, чтобы поравняться с булочной, этот вопрос настолько завладел его сознанием, что он перестал воспринимать окружающую обстановку и чуть не упал в канаву. Почему он так невыносимо страдал? Призрак, который он недавно видел, терзал его душу и вызывал отвратительное, невыносимое ощущение. Ноги его подкосились, в глазах помутилось. Он задыхался. Стонал. Он предпочел бы двадцать раз умереть, чем жить так, как жил, и беспредельный ужас охватил его про мысли, что, может быть, ему придется испытать еще более таинственный, еще горший ужас.
Теперь Лампьё упрекал себя в том, что сам является виновником своего отчаяния. Даже уступая самым жестоким угрызениям совести, он не надеялся более отвратить удары судьбы. Он раскаивался в своем преступлении. Оно вызывало у него безграничное отвращение. Совесть его возмущалась… Можно ли пасть еще ниже? Он готов и на это. Он способен пойти на могилу старухи и проливать там слезы, если бы только это сулило ему малейшее облегчение. В своей трусости, он подчинился бы какому угодно унижению, он даже желал унижений. Он взывал о помощи, молил пощады. Был ли он ответствен за свои поступки? В душевном смятении, Лампьё цеплялся за ничтожнейшую поддержку. Он призывал на помощь тысячи доказательств своей былой честности. Нет, он не по своей воле совершил это преступление! И мог ли он предвидеть, что оно приведет его к такому отчаянию?
В сущности, он просил так немного! Одного момента передышки… минуты… секунды!.. Неужели и этого ему не захотят дать? Почему не захотят? Неужели же его мольбы не доказывают его полной искренности?.. Пощады! Он готов стать на колени. Бить себя в грудь. Всячески унизить себя. И все же его оттолкнут? Или потребуют для него самой жестокой кары? Он заранее готов на все… Как? И этого мало? Чего же еще от него хотят? Пусть только скажут. Он покорится… он не будет спорить…
— Иди! Вперед! — повелевал чей-то голос, достигавший самых сокровенных глубин его души.
Лампьё опустил голову и пошел вперед. Он дошел до булочной, с силой толкнул дверь, спустился в подвал.
В подвале был незнакомый рабочий.
— Это тебя мне пришлось заменить? — спросил он.
— Да, меня, — сказал Лампьё.
Он подошел к стене, отковырял штукатурку, приподнял большой камень, взял деньги, которые были под ним спрятаны и, положив их в карман, поспешно ушел, не ответив даже на растерянное прощальное слово рабочего.
