Уже не в первый раз Леонтина ставила себе этот нелепый вопрос — и оставляла его без ответа… Но в эту ночь, под влиянием какого-то неопределенного чувства, Леонтина не могла отделаться от смутных предчувствий. Она отдалась во власть их и, остановившись перед роковым домом, рассматривала его и старалась разгадать его страшную тайну. Что ее к этому побуждало? Она не могла бы ответить на этот вопрос. Но она понимала, что, стоя так, погруженная в созерцание, она рискует быть замеченной и невольно навлечь на себя подозрение. Не сидел ли, например, кто-нибудь, спрятавшись за закрытыми ставнями? В этом не было ничего фантастического. Леонтина похолодела от ужаса при этой простой мысли, которая могла свести с ума… Она прошла несколько шагов по улице и под впечатлением этой мысли стала следить за каждым своим движением и несколько раз оглядывалась.
Однако нигде, ни в одном из двух направлений, по которым тянулась улица, не было заметно ничего подозрительного. Таксомотор не сдвинулся с места. Вдали время от времени показывались прохожие, и проститутки, как всегда, неустанно старались привлечь их внимание жестами, обещающими наслаждение. Леонтина нашла их на том же месте, где видела недавно. Только сыщики исчезли…
«Ладно, — подумала Леонтина, — напрасно я морочу себе голову этим вздором! Неужели полицейский агент станет всю ночь выслеживать через окно прохожих, которых привлекает этот дом. О, какая чепуха!»
Однако чувствуя, что ей не по себе, Леонтина направилась к рынку, чтобы в его туманном движении отвлечься от тягостного впечатления, которого она никак не могла рассеять. Там, среди грохота экипажей и движения толпы, ее тревога несколько ослабела. Ее взгляд останавливался на людях, заботливо расставляющих вдоль тротуаров ящики или корзины. Затем ее внимание направилось на мясные ларьки, тянущиеся справа от нее, где мужчины, согнувшись под тяжестью огромных туш, тащили их к телегам и подвешивали на крюках. Тяжелый, отвратительный запах наполнял воздух. В другом месте, в глубине рядов, торговцы колбасой, салом и жарким отпускали свой товар порциями по 20 су. Возле них стояли очереди, как и возле старухи, наполнявшей супом оловянные миски, которые ей подавали. Леонтина прошла мимо этих людей, занятых едой. Она не была голодна. Время от времени поскальзываясь на каких-то отбросах, она следила за тем, куда ставить ногу. Где-то разгружали огромные возы капусты, где-то салат, дальше — еще какие-нибудь овощи. Свежий запах земли и влаги исходил от возов. Он напоминал аромат огородов с хорошо политыми грядками где-нибудь на окраине города, и Леонтина вспомнила свои воскресенья в предместье, где она навещала своего ребенка и, гуляя с ним по саду, учила его ходить… Тогда она была почти счастлива. Жизнь имела смысл. Леонтина ограничивала себя во всем, чтобы скопить за неделю денег на игрушки, одежду, белье и лакомства для своего мальчика. Боже, сколько любви вкладывала она в эти заботы! Какой радостью, каким умилением переполнялась ее душа! Потом ребенок умер… Его похоронили там, в деревне… И свежий, крепкий запах, который вдыхала Леонтина, пробудил в ней еще и ужасное воспоминание об узкой яме, в которой покоится ее сын. Она мысленно вновь пережила все свое горе. Воскресила в памяти пасмурное, дождливое майское утро в день бедных похорон там, в деревне, где ее никто не знал. Да, это был тот же запах свежевырытой земли, который Леонтина впитала в себя вместе со своими слезами.
