— Только не я, — сказала она, опустив глаза, — я ничего не скажу.
— О! Ты! — заметил небрежно Лампьё. — Ты! ты!.. Если бы ты даже и сказала что-нибудь…
Леонтина перебила его:
— Но я вовсе не собираюсь говорить, — сказала она робко.
— Замолчи! — закричал Лампьё.
И он стал ходить большими шагами по комнате; изрыгая проклятия по адресу Леонтины и бросая на нее по временам яростные взгляды. Что с ним творилось? Леонтина следила за ним глазами. Неужели он опять устроит ей сцену? Этого она больше не могла бы перенести. Ее мужество иссякало, и сострадание, которое она до сих пор испытывала к Лампьё, начинало сменяться горькой досадой. Мало того, что Лампьё вел себя с ней так, как не повел бы себя ни с кем другим, — он еще не доверял ей, обращался с ней как со своим врагом… И он ее отталкивал. Леонтина поняла, что никогда не добьется от него другого отношения — и не знала, что ей делать. Даже теперь, когда она делила с ним ужасную тоску, которая угнетала Лампьё, — он этого не понимал! Леонтина напрасно старалась своим присутствием возле него создать ему опору, о которой он не подозревал: она оставалась чужой этому человеку. Если он согласился оставить ее у себя, то только потому, что боялся, как бы она не привлекла к нему постороннего внимания своей болтовней. Лампьё мог сколько угодно делать вид, что смеется над ее подозрениями, и бросать Леонтине вызов: пусть, мол, говорит! Но все-таки он не мог простить ей, что она знает…
В результате девушка спрашивала себя: что же ей остается делать? У нее больше не было цели. Все, что она делала, теряло свой смысл, становилось бесцельным… Необъятная пустота разверзалась перед ней… Пустыня. Бездна… Леонтина измерила ее глубину — и отчаянный ужас овладел ею, у нее закружилась голова.
«Что же это такое?» — сказал себе Лампьё.
Он надел фуражку, и из-под насмешливой маски у него с такой очевидностью проступил страх, что Леонтина была поражена.
— Куда вы? — спросила она.
Лампьё открыл дверь.
— Ты видишь, — сказал он, — ухожу. До свидания! — И быстро вышел, не пригласив Леонтину идти с ним обедать на улицу Сен-Дени, как он обычно делал каждый вечер.
Леонтина осталась одна и впервые за долгое время не сразу подумала о Лампьё и о том зле, которое он ей причинил. В полумраке, наполнявшем комнату, все предметы сливались. Леонтина испытывала какое-то странное удовлетворение. Что ей было до того, что Лампьё ушел?.. Там, на освещенной улице, в небольшом ресторанчике, сидя за маленьким столиком, он, конечно, уже сожалеет о том, что ушел так поспешно. Это нарушало его привычки… Пойдет ли он потом на работу? Без сомнения. Таким образом, она была свободна — могла принять решение, которое уход Лампьё делал необходимым. И она решилась. От этого человека больше нечего было ждать. Его грубость, его душевная черствость ясно проявились в последних выходках. Леонтина его больше не жалела: она скорее чувствовала к нему презрение и злобу, и не страдала от этого.
