Анна медленно просыпалась. Ринто опасался, что она впала в слишком глубокий сон. Действие вапака — священного гриба, настоянного на выдержанной мужской моче, могло быть и пагубным. Случалось, что путешествующие с его помощью в Мир теней не возвращались, навсегда оставались там. Он лил на ее побледневшее лицо холодную воду и отирал стекающие за уши капли. Но Анна дышала, хотя грудь ее поднималась неравномерно, иногда надолго замирая. И тогда дыхание у самого Ринто тоже замирало в тревожном ожидании.
Наконец, Анна открыла глаза и спросила:
— Где я?
— Ты здесь, в этом мире, — облегченно произнес Ринто. — Ты вернулась к нам.
— А где я была?
— Ты путешествовала в Мире теней, там, где пребывают умершие… Ты видела их?
— Да… И родителей своих, и Тутынэ… Но так странно… Разве такое возможно? Разве это не просто сон?
— Да, люди видят умерших близких и во сне… Но то, что было с тобой, — это не сон. С помощью священного гриба вапак ты временно ушла туда. Если Высшие силы вернули тебя в эту жизнь, значит, Они согласны сделать тебя человеком Избранным…
— Так хочется пить, — слабо произнесла Анна.
— Я приготовил для тебя и воду, и олений бульон.
Она сначала жадно припала к простой воде, натаянной из речного льда, потом к жирному оленьему бульону.
— Там, где ты побывала, нет воды, — со знанием дела произнес Ринто. — Все, кто оттуда возвращается, страдают от жажды.
Ринто был доволен: пока все происходило так, как должно — Анна Одинцова вернулась именно оттуда, где должна была побывать. И об этом свидетельствовало такое веское доказательство, как неуемная жажда.
Сам он бывал там не раз, хотя с годами стал осторожен: еще покойная Гивэвнэу предупреждала, что не стоит увлекаться этими путешествиями, потому что они разрушают человека, могут завлечь его так, что он предпочтет ту жизнь. Иные так привязывались к вапаку, что и дня не могли прожить без него и кончали тем, что навсегда переселялись в Мир теней.
Анна Одинцова отходила дня два, прежде чем вернулась к обычной жизни в стойбище.
Только через две недели Анна смогла вернуться к своим научным занятиям. Для этого ей пришлось приложить известное усилие, и она долго думала, прежде чем вывести на белой странице первые слова:
«Видимо, все-таки это январь месяц сорок девятого года. Я уже давно потеряла счет дням и месяцам. Но по тому, как сильно прибавил свет за последнее время, можно с уверенностью сказать, что нынче уже не декабрь. То, что я пережила за последний месяц, перевернуло мою жизнь. Боюсь, что я уже совсем не та. И у меня нет сил и слов, чтобы описать все, что произошло со мной. Да и к чему? Кому это нужно? Я же не смогу рассказать обо всем, что проделал со мной Ринто, с кафедры в большом конференц-зале Музея этнографии в Ленинграде. Во-первых, мало кто поверит в это. Во-вторых, зачем?
