— Военком не решает, сколько времени должно длиться обследование.
— А мое слово здесь что-нибудь значит?
— Нет. На вас выписана путевка районным психиатром. Вам придется здесь остаться.
— На какой срок?
— Не меньше чем на две недели.
— Но я не нуждаюсь ни в каком обследовании и не хочу ложиться в больницу. Какое вы имеете право держать меня здесь насильно?
— Вы подавали заявление о выезде за границу? — спросила она вместо ответа.
— Это не имеет никакого отношения к тому, о чем мы с вами говорим, и я не буду отвечать на этот вопрос.
Она посмотрела на меня с неприязнью и я понял, что, если бы даже от нее зависело выпустить меня отсюда или нет, она бы меня ни за что не выпустила.
— Кто полномочен распорядиться о том, чтобы меня отсюда выпустили? — спросил я.
— Старший врач.
— Я хочу говорить с ним.
— Для этого нужно пройти в отделение, а мы туда не пускаем в своей одежде. Вам нужно переодеться. (Это была слишком наивная уловка — достаточно накинуть сверху белый халат, чтобы пройти в любое отделение любой больницы).
— Юрий Владимирович, — мягко увещевала меня другая, — давайте лучше я запишу сначала все данные о вас.
Она говорила с терпеливой снисходительностью, так, как разговаривают с капризными детьми или с тяжело больными.
Она, видимо, искренне верила в то, что я болен. Я представил себе, сколько раз в день она, должно быть, наблюдает подобные сцены и как она, должно быть, привыкла видеть эти последние беспомощные судороги людей, не желающих расставаться со свободой.
Я попросил лист чистой бумаги и написал заявление на имя старшего врача. (Собственно, имени я так и не узнал, женщина сказала, что она его не помнит! Приемы типично кагебешные, хоть она и в белом халате. И чистой бумаги она мне тоже не дала: сунула клочок с какими-то зачеркнутыми пометками и кляксами). Я указал в заявлении, что меня обманом завезли в больницу и требовал, чтобы меня либо немедленно выпустили, либо ясно объявили по какому праву меня насильно задерживают. — Пока не получу ответа, — сказал я, — я не разденусь и не пройду в больницу.
— Хорошо, отвезите его в отделение прямо так, в пальто, — сказала женщина санитарам.
Два санитара усадили меня в санитарный фургон и мы поехали по огромной территории больницы в 5-ое буйное отделение. И здесь то же, едва я ступил в вестибюль, дверь за моей спиной захлопнулась на замок. Все двери здесь были на замке, у каждого санитара свой ключ.
Меня ввели в небольшой коридор, тускло освещенный двумя матовыми лампами — день был пасмурный и, если бы не эти лампы, то здесь было бы совсем темно. Три окна с левой стороны коридора выходили в маленький внутренний дворик, с двух сторон ограниченный зданиями, а с двух других обнесенный высоким сплошным забором из бетонных плит. На окнах решетки, выкрашенные белой краской. С правой стороны коридора две двери вели в две небольшие палаты, тесно уставленные койками. По обеим сторонам коридора вдоль стен тоже стояли кровати. В нос мне ударил тяжелый запах. Такого зловония мне не приходилось встречать еще ни в одной из больниц. Неужели мне придется дышать этим смрадом? — подумал я в отчаянии.
