. У нас, например, этнонимы цыган, немец, поляк, грузин, татарин вызывают определенные, целиком конкретные, исторически мотивированные системные представления или, как их еще называют, «национальные стереотипы». По собственному опыту мы знаем, что у представителей других национальностей этноним украинец тоже вызывает представление об определенном национальном стереотипе, который касается и физического вида, и черт характера, и темперамента, привычек, поведения, вкусов, предпочтений, верования и т. п. Вот какое содержание, например, вкладывают в термин «украинцы» в недавно изданном в Москве сборнике: «„Украинцы“ отличаются обыкновенно тупостью ума, узостью кругозора, глупым упрямством, крайней нетерпимостью, гайдамацким зверством и нравственной распущенностью»
[11]. Такими нас, к сожалению, видят определенные круги России.
«Национальное имя является голосом предков, которым они обращаются к потомкам и поколениям, воспитывают у них историческую память и самоуважение, связывают их в национальную общность, которая становится внутренней и внешней силой и создает свою историю и культуру, чем только и может вызвать интерес и уважение к себе. Связи народа с национальным именем не формальные, а прежде всего внутренние, моральные, духовные, материальные, полные любви, интимности и взаимности. Естественное имя народа является для него основой морали и школой ее. Сам патриотизм, как одна из наивысших категорий морали, связан с народностью и ее именем»[12].
Для тех украинских историков, которые пишут в постмарксистской дискурсной манере, такие понятия, как «этноним», «нация», «патриотизм», являются пустым, или почти пустым, звуком. Они, исследуя прошлое, не упоминают, с каким напряжением всех сил на протяжении почти столетия украинский народ боролся за утверждение своего нового этнонима, что было равнозначно борьбе за право на существование. Эти историки руководствуются в своих исследованиях книжными, абстрактными конструкциями, далекими от реалий Восточной Европы. Какие бы сейчас не распространялись новомодные дискурсы — основными единицами в восточноевропейском политическом мире в XIX и XX ст. выступали нации. Именно национальный патриотизм был сильнейшим чувством, и именно патриотизм содержит в себе истинную культурную ценность. «Классовая борьба не является основной движущей силой истории. Этой силой является скорее национальное чувство»[13] — это признают даже предубежденные либеральные исследователи.
