– А она ни в чем себе не отказывает! – бросает Сюзанна. – Даже обнажаясь, умудряется оставаться в лучшем виде!
Мадам Де молниеносно оборачивается и бросает на круглое лицо Сюзанны жесткий взгляд. Затем произносит:
– Каждому свое, девочка!
Ева смотрит на эту сцену как будто сквозь стекло, держась за тазик. Она говорит стоящей рядом Лизе:
– Мой шрам… Я не хочу, чтобы они его увидели. Никто не должен знать о нем. Пообещай!
Это не кокетство, а крик души.
Лиза знает, что для Евы раздеться при всех – настоящая пытка. Пароль тут, увы, уже не поможет.
– Пообещай, Лиза, пообещай мне!
Лиза не понимает, что именно должна пообещать, но молча кивает. Она с силой сжимает Еву в объятиях, а затем из солидарности отказывается сегодня мыться.
– Вода всегда найдет дорогу, – успокаивает она Еву. – Завтра будет новый день.
Когда они возвращаются к баракам, солнце уже стоит высоко в небе. Лиза ускоряет шаг, Ева еле волочит ноги. Перед ними предстает живописная картина. Вода с выстиранного белья капает на колючую проволоку, которой узницы нашли практичное применение. Женщины вяжут, шьют, варят кофе на импровизированных жаровнях. Лизе с Евой попадается на глаза нечто удивительное – клетка с канарейками. Птицы наивно порхают, щебечут, как будто они на свободе. «Какая жалость, – думает Лиза, – они ничего не знают». – «Как они счастливы, – думает Ева, – вот бы никогда не узнали правды!»
В бараке номер двадцать пять пусто. Лиза хватает два тюфяка и стелет их снаружи, у северной стены, где тень от пологой крыши еще некоторое время сможет защитить их от солнца.
– Если хочется есть – пой, если тебе плохо – смейся, говорила мне мама. Пой со мной, Ева, может быть, нам станет весело.
– Я больше никогда не буду петь на немецком.
– Значит, споем на французском!
– Все их песни – про пиво и колбасу, и я еще сильнее захочу есть.
– Тогда я спою на идише.
– На этом языке говорят в твоей семье?
– На этом языке мечтают. Закрой глаза.
Лиза проводит рукой по светлым волосам Евы, слипшимся от грязи и жары, и начинает петь колыбельную.
Спи, спи, спи, твой отец пойдет в деревню,
Принесет тебе яблочко, и головка не будет болеть.
Принесет тебе орешек, и ножка не будет болеть.
Принесет тебе уточку, и ручка не будет болеть.
Принесет тебе кролика, и носик не будет болеть.
Принесет тебе птичку, и глазки не будут болеть.
Но ни у одной из них нет отца, они излечивают себя сами. Лиза чувствует, как под ее руками тело Евы расслабляется, оседает. Ее сердце бешено бьется в груди; она была бы хорошей матерью, если бы ей это позволили.
