Забытые | страница 36



Мать отвела ее на танцы, но там Еву обижал партнер, нарочно наступавший ей на ноги и вообще плясавший кое-как. Что скажут люди, если узнают, что дочь самой Ирмы Плятц не умеет танцевать? Чтобы спасти свою честь, мать от отчаяния записала Еву на класс рояля. Девочка часами упражнялась в библиотеке, играя с удвоенной силой для того, чтобы хоть на несколько минут оторвать отца от чтения, но ничего не помогало. Ева хотела бы стать книгой, чтобы отец ею восхищался, пусть и недолго. Иногда он читал вслух: менял интонацию, отбрасывал некоторые слова, глотал слоги, затем снова пускался галопом: какая мелодия! Отец говорил о Германии, о ее величии, ее прошлом, ее падении после Великой войны[39], о том, чего их лишили. Красота и Правда были для их нации материнской грудью, только ее молоком немцы и питались. Эта мать породила и вскормила лучший в мире народ – арийцев, которые могли вытащить человечество из ничтожества. Вскоре библиотека с золотыми буквами стала местом, где собирались люди с такими же убеждениями. Наконец у Ганса появились друзья. Они не были рослыми красавцами блондинами, но являлись нацистами и верили в то, что говорили. Ева, разочарованная их банальными идеями, подавала им пиво. Отец изменился. Разгорячаясь, он сопровождал свою речь ударами кулака по столу, от чего бокалы с пивом подпрыгивали. Теперь в библиотеке вместо Канта говорили о Гитлере: оттуда доносились угрозы и выкрики. Но Ева не могла забыть о Красоте и Правде. Они скрашивали ее одиночество, делали из нее идеалистку. В глазах некоторых такие убеждения были недугом, для нее же они стали богатством.

Вернувшись из Байройта, Ева не сказала отцу о том, что встречалась с фюрером. В газетах, вышедших на следующий день, Ганс увидел снимок с их рукопожатием. Он!.. Пожимает руку его дочери! Как он выглядел, что сказал, может быть, предложил ей руку и сердце? Ганс ликовал, засыпал дочь вопросами. Впервые в жизни он внимательно ее слушал. Казалось, отец наконец простил ей ошибку, о которой в их семье запрещено было говорить. Увы, у Евы не было желания ему отвечать. Его интересовала не она, девушка, выросшая рядом с ним, которую он вот уже двадцать девять лет видел каждый день. Его интересовал этот человек. Ганс с хирургической аккуратностью вырезал фото из газеты и повесил его на стену своего кабинета. Ева встала из-за стола и направилась в библиотеку. Там она решительно взяла первую попавшуюся книгу и бросила ее на пол, затем еще одну. Ева обошла всю комнату, обеими руками сбрасывая тома с полок; она рвала переплеты, топтала безжизненные страницы, оставляя обрывки беспомощно валяться на полу. Когда буря улеглась, Ева уселась в отцовское кресло и разрыдалась. Она взяла лист бумаги и написала там одно-единственное слово: «Прощай». Она попрощалась с роялем, со своими куклами, с мебелью, с серебряными приборами, которые служанка натирала до блеска, с матерью, которая не сумела ее полюбить, со всем тем, что ее заставляли делать и за что она больше никогда не возьмется, и ушла, взяв с собой лишь несколько партитур. Слова предали Красоту и Правду, но музыка по-прежнему была ее сообщницей. Ева села на первый же поезд, направилась в вагон-ресторан. Сидя за столом, застеленным белоснежной скатертью, она в последний раз заказала