Забытые | страница 35
Якоб был человеком рассудительным, он с уважением относился ко всему, даже к горю ребенка. После ужина он надел плащ и отправился на ночь глядя на остров – за потерянной куклой. Якоб вернулся уже после полуночи, промокший до нитки, но с торжествующим видом. Проснувшись, Лиза увидела куклу на подушке рядом с собой. Радость девочки была безмерной, особенно теперь, когда она знала, как легко потерять то, что любишь.
Несколько дней спустя кто-то постучался к ним в дверь. Лиза не поняла, о чем говорил отец с мужчиной в сером. Большие руки жестикулировали, тряслись, поднимались и безнадежно опускались. Заканчивался 1915 год, и стране нужны были его руки – для того чтобы носить оружие, а не искать потерянных кукол. Якоба призвали на фронт. Из его маленьких глаз, спрятанных за стеклами очков, катились слезы. Он поцеловал Лизу в лоб и уехал. Шесть месяцев спустя им привезли его форму. Лизе понадобилось несколько лет, чтобы понять: он уехал навсегда. Папа уехал, а его одежда вернулась. Может быть, он просто вырос и форма стала ему мала? На пороге зрелости Лиза была уверена в одном: война забирает отцов. Девушка преодолела свою печаль, успокаивая себя тем, что отцы с гордостью идут на войну, ведь они защищают своих маленьких дочек. Но почему же теперь забрали дочерей?
Когда мы понимаем, что у нас нет будущего, мы мысленно возвращаемся в прошлое.
Ганс Плятц любил свою дочь, как любят неподвижную молчаливую куклу. У него не было времени с ней поговорить, он заперся в стенах своей библиотеки, полной книг. Позолоченные переплеты приятно пахли кожей. Когда в окно лились солнечные лучи, они освещали написанные золотыми буквами знаменитые фамилии: Гете, Шиллер, Рильке. Это была его жизнь, его мир, его единственные друзья. Отец Евы верил в превосходство Разума и Идеи над реальностью. Он работал дантистом в зажиточных кварталах Мюнхена. Став отцом слишком поздно, Ганс подарил дочери счастливое детство, которое делает родителей довольными, иногда даже высокомерными. На десятый день рождения отец подарил Еве десять кукол с головками из севрского фарфора; они были сделаны в «Мэзон Жюмо», в Париже. Эти девицы носили туалеты 1900 года, украшенные кружевами и ленточками. Они так дорого стоили, что Еве запрещено было к ним прикасаться: она довольствовалась тем, что любовалась ими. То же самое было и с матерью, оперной певицей: она позволяла любоваться собой, но не допускала нежностей, чтобы ей не растрепали прическу. Дочь никогда ее не целовала, боясь размазать румяна. Казалось, Еве и этого было вполне достаточно.