На четвертую ночь домовой вскочил в положенный час, но вскоре повесил уши и погрузился в какое-то странное небытие. Безучастным взором смотрел он на изрытую землю и расползавшихся на все четыре стороны червей. Постороннему могло показаться, что жизнь покинула несчастного. Но тут вдруг его куцый хвост начал нервно подрагивать, а в каменных глазах загорелся мрачный огонек.
— Во имя серного чада! — прохрипел домовой жутким совиным голосом.
— Во имя щучьей крови, — прохрипел домовой и страшно заскрипел зубами.
— Во имя третьих петухов! — прорычал домовой и с мольбой обратил свои жесткие каменные глаза к луне.
С перекошенным лицом домовой смотрел на луну. Потом поднял уши и решительно повернулся спиной к своему складскому хозяйству. Тихо, как мышь, он крался к Прибрежной усадьбе.
Усадьба спала. Бодрствовала одна лишь лошадка Мику-Пака. Она весело пофыркивала и самозабвенно рыла землю. Домовой Тыну вытянул свою деревянную шею из-за угла дома и понаблюдал за лошадкой.
— Мику! — прошептал он. — Мику!
Мику-Пака вздрогнула и испуганно подняла голову. Она не могла себе представить, чтобы домовой говорил шепотом.
— Здравствуй, Мику! — шептал домовой. — Я уже на расстоянии тридцати трех метел почувствовал, как твоя душа просто плесневеет от тоски. — Он захихикал. — Не нужно больше унывать, твой друг пришел тебя спасать!
Мику-Пака неохотно перестала рыть землю, но все еще не вымолвила ни слова.
— Во имя серного чада! — проворчал домовой. — У тебя золотая монета во рту, что ли? Давай-ка, разомни ноги, нам предстоит немалый путь!
Только теперь Мику-Пака открыла рот.
— Никуда я не поеду! — заявила она и посмотрела в сторону. — У меня… у меня… подковы сносились.
— Хо! — воскликнул домовой. — Хо-хо! Это потому, что ты, дура, только и делаешь, что роешь землю. Ну-ка, покажи!
Домовой подошел к лошадке и прежде, чем Мику-Пака успела сообразить, в чем дело, он уже осмотрел все ее пять ног.
— Никаких разговоров — они вполне годятся!.. — заявил домовой. — Полетели! — И взобрался в седло.
Мику-Пака стояла как вкопанная.
— Н-но! — крикнул домовой.
Мику-Пака продолжала упорствовать. Она стояла, как козлы.
— Ах ты сера и ад, и три петуха! — закричал домовой. — Н-но!
И вдавил пятки в бока лошади.
Лошадка Мику-Пака взбрыкнула задними ногами. Она так высоко вскинула зад, что чуть не перевернулась через голову. А домовой взлетел в воздух, словно у него под хвостом завелся ракетный двигатель. Еще стремительнее было приземление — прекрасные украшения домового звенели-бренчали еще целую минуту после падения, а его хвост ушел в землю на четыре с половиной дюйма.
