— Папа, беги скорей за сестрой Марией-Эмильеной.
— В такой час? Нина, ты с ума сошла, и потом мне некогда, нужно действовать прямо сейчас, сделать ей ромашковую клизму.
— В доме нет ромашки, а у сестры найдется, у нее все есть, она все знает, она поможет, беги скорее, умоляю тебя!
Он растворился в ночи, а я осталась одна с моей кобылой. Изо всех сил прижимала ее голову к себе. Бей, если хочешь, бей в живот, только не по дереву. По мне пробежал электрический ток. Свара вся пылает, что в нее вселилось? Что ее мучает? Была одна маленькая девочка, ее звали Нэнси, ей было одиннадцать лет, как и мне. Однажды нам сказали, что она с глузду съехала, то есть повредилась в уме: отказывается говорить и сидит день-деньской на кухне, на стульчике у печи, а с наступлением ночи издает пронзительные крики и карабкается на деревья, как кошка. Сестра Мария-Эмильена решила убедиться, правду ли говорят, и взяла меня с собой к Нэнси. Идти надо было два или три километра через сосны, стояла хорошая погода, дело было в июне, рос высокий папоротник. В конце пути нас встретила Нэнси визгом и плевками. Она висела на ели, на самой верхушке, а родители ругали ее на чем свет стоит. Ну спустись только на землю, попадет тебе по первое число… Сестра Мария-Эмильена стала белой, как ее чепец, она окоротила отца Нэнси (толстяка в берете набекрень) и ее мать (седую щербатую тридцатилетнюю старуху):
— Замолчите, вы что, хотите… хотите, чтобы она умерла?
Они замолчали, а сестра Мария-Эмильена встала под елью и громко сказала: «Нэнси, спустись!» — и Нэнси спустилась, словно акробат по канату, она по-прежнему издавала звериные крики, ее личико лоснилось, сестра схватила ее, и я увидела, как они обе, обнявшись, борются с воображаемым ветром; под широкими скрещенными рукавами виднелся бледно-прозрачный лоб Нэнси, ее запавшие, нечеловеческие глаза. Сестра Мария-Эмильена заговорила, как в церкви. Нечистый дух, повелеваю тебе, нечистый дух, изыди из этого дитя… Закрыв глаза, я висну на недоуздке моей кобылы, ее страдание превращается в вулкан, взрывается лавой, она бешено вырывается, нечистый дух, изыди, нечистый дух!
— Нина!
Это не папа, это наездник, я удерживаюсь, чтобы не крикнуть ему: убирайтесь отсюда, это все из-за вас, все из-за вас — война, Жан, а теперь еще Свара. Он в мундире. Зеленый в зеленом свете.
— Что со Сварой?
— Папа говорит, колики, а я говорю — смерть. Смерть, понимаете?!
— Я помогу вам.
— В чем?
