— Так ведь и у нас не все в порядке. Дюзы…
— А кто им об этом скажет?
СССР. Свердловская пусковая площадка. Февраль 1931 года.
Ощущение радости от своей простой и понятной жизни, основой которой были труд и радость созидания, для профессора пропадало все чаще и чаще. Ежеутренне бреясь, он в такие дни разглядывая лицо в зеркале, ловил себя на мысли, что из-за амальгированного стекла на него смотрит совершенно чужой человек — более счастливый, более уверенный в себе, более успешный.
Началось все с малого, но на протяжении нескольких недель это ощущение чужеродности нарастало снежным комом, толкая на поход к доктору. Он держался, надеясь побороть хандру, объясняя её переутомлением, и тысячью других причин и оказался прав.
В одно утро все кончилось.
Это случилось ночью.
Почти два часа после этого он приводил себя в порядок, ловя разбегающиеся мысли немца Вохербрума и сводя воедино две личности, два опыта, два мировоззрения, составляя из них профессора Кравченко..
Он все вспомнил и понял. Кто он. Где он. Вспомнил организацию, Парижский цирк, разговор с доктором…
Но следующая мысль смела все. Золото! Лунное золото!
Страх прокатился и остался дрожью в руках. В тех руках, которыми он сам дал большевикам возможность дотянуться до Луны! Своими руками он вырыл могилу для Запада. Это ведь его силами, его руками большевики стоят в двух шагах от золотых россыпей Луны!
До боли в скулах он закусил одеяло. Он хуже варвара, хуже Атилы и гуннов!
Профессор сжал кулаки, замычал бессильно от стыда и беспомощности.
Нет. Надо собраться.
Сбрасывая наваливающуюся безысходность, он встал с постели. За окном непроглядную ночь пробивали точки фонарей. Он несколько раз вдохнул-выдохнул, возвращая себе самообладание и твердость духа. Ничего. Может быть не все так плохо. Может быть не все потеряно. Надо все взвесить, разобраться…
Главное ничем не выдать себя….
Он вернулся к кровати. Серое одеяло верблюжьей шерсти отвратительным комком лежало на полу. Вся его жизнь тут как это вот одеяло. Он ощутил решимость довести дело до конца, почувствовал, что есть выход!
Лунная программа. Если он её начал, то он и поставит на ней крест.
Только вот сделать это можно будет только тогда, когда думая и чувствуя как Кравченко, он сумеет оставить на виду внешнюю оболочку Вохербрума. И самое заметное из неё — акцент. Без этого ничего не получится. Ничего.
В прошлый раз, он это помнил, после превращения из немца в русского его акцент пропал куда-то.
