Ночь. Степь.
Ни огня, ни звезды.
Скачешь — и не видишь где. Несешься — и не видишь куда.
А сзади — топот, выстрелы. Вся степь гудит от топота, от выстрелов. Погоня.
— Давай! — кричал Федька и дергал вожжи и стегал коней. — Давай, давай!
И вдруг:
— Стой!
Река.
Приостановились. Удивились. Почему река? Откуда река? Не должно тут быть реки!
— Сбились, что ли? — шепотом сказал комиссар.
— Да вроде бы! — так же шепотом ответил Потапов. — Вроде бы сбились!
Повернуть? Но куда тут повернешь? Сзади — погоня. Сзади — топот, выстрелы. Вся степь гудит от топота, от выстрелов.
— За мной!
Комиссар хлестнул коня. Въехал в воду. Поплыл.
— Взвод, за мной!
И вот доплыли, вылезли, выбрались на берег.
— Все? — сказал комиссар.
Все!
— Повод рысью!
— Погоди, Матвей Иваныч! — крикнул Потапов. — Погоди ты минуту!
— Что случилось?
— Тачанка застряла!
Тачанка застряла у самого берега — берег был глинистый, топкий. И застряла крепко, колеса увязли по ступицы.
— Но-о! — надрывался Федька. — Но-о, черти!
Кони храпели, тужились, бились и падали: дно скользкое, ноги скользят.
— Но-о! — Федька чуть не плакал. — Но-о, черти!
— Мишка! — Сорока, как был, в рубахе, в сапогах, плюхнулся в воду. — Мишка, сюда!
Мишка хмуро буркнул:
— Чего еще?
Однако, делать нечего, полез.
— А ну, возьмись! — сказал Сорока. — Да ты руками, руками! Ать-два, взяли!
Тачанка чуть было качнулась вправо, потом влево и опять стала на место. Плотно стала, как врытая.
— Ать-два, взяли!
И опять — ничего, никак, ни с места.
— Вася, — сказал комиссар, — скоро ты?
— Туго, товарищ комиссар! — сказал Сорока. — Распрягать придется!
— Не выйдет, — сказал комиссар. — Не выйдет распрягать. Возня. Надо как-нибудь так.
— Слушаю, Матвей Иваныч! Постараюсь!
— Ну-ну!
Из-за поворота вдруг показались два огня — по реке проходил сторожевой катер.
— Вот еще, — сказал комиссар. — Не было печали.
— Авось не заметят, — сказал Потапов. — Темно.
Но с катера их заметили. Катер зашипел. Замедлил ход. Сонный голос крикнул:
— Кто?
— Свои! — лениво отозвался комиссар — и быстро в сторону тачанки: — Огонь!
Федька кинулся к пулемету. Засуетился. Захлопотал. Стрельнуть бы! Вот бы стрельнуть!
— Кто свои?
— Пятый казачий! — отозвался комиссар — и свирепо в сторону тачанки: — Васька, огонь!
Сорока услыхал. Вкатился в тачанку, грязный, мокрый, вода ручьем. Отстранил Федьку — не мешай! Взялся за пулемет.
