Сейчас она, осознавая, что некстати, вспомнила первый в своей медицинской практике случай, который потряс ее до глубины души. Некстати этот фрагмент из прошлого был не из-за отсутствия своего логического места в цепочке ее воспоминаний, а тем, что он встал перед ней картинкой, мешая слушать женщину, понимать, что та сейчас говорит.
…Однажды в ее дежурство мужчина из общежития вскрыл себе вены. Нужно было срочно транспортировать «суицидника» в больницу. В таких случаях вертолетным санрейсом больного отправляли в Надым. Но то ли «вертушки» не было, то ли погода абсолютно не позволяла подняться в небо безотказным в таких случаях пилотам «Ми-шек», — пришлось грузить пациента на первый попавшийся борт. Им оказался транзитный «Антей», летящий куда-то на запад. В дороге парень, бледный и слабый от потери крови, разговорился. Почти весело, как давней подруге, объяснил Фаине: устал, думал, Север поможет, вылечит своими «туманами», «запахами»… — нет, еще хуже стало. «Вот ты сейчас улетела, никого толком в известность не поставила, — тебя кто-нибудь кинется искать?.. — А меня, точно, — нет».
Самолет сделал посадку в Печоре, Фаина сдала пациента в больницу, а сама поехала в аэропорт, без денег, в белом халате под полушубком. Она пребывала в каком-то странном, необычном для себя состоянии. «Жизнь — и почти смерть, опять жизнь. Пангоды — и Печора, о которой дома никто не знает, — все так далеко друг от друга — и так, оказывается, близко и, оказывается, просто…»
Фаина вглядывалась в лица пассажиров. Среди мужей, жен, пап, мам, детей, коллег по работе, находила одинокие глаза. По одежде, жестам, голосу пыталась прочитать многочисленные истории людского одиночества, силилась вывести какую-то общую, простую и понятную формулу этого, выходит, распространенного и, часто, невыносимого человеческого состояния.
Она пришла в себя через двое суток: знакомую фамилию объявляли по громкоговорителю, это была ее фамилия — Фаину разыскивали, из далеких Пангод.
Тот «печорский» пациент через месяц вернулся в поселок и еще через пару недель повесился, на этот раз спасти его не удалось.
Как ни странно, финал той трагедии Фаина восприняла сравнительно спокойно. На тот момент она уже отчетливо понимала, что в ее Пангодах, как и в том зале ожидания, много одиноких людей: улетают, прилетают, двигаются, живут, смотрят друг на друга, и… молчат.
Фаина отогнала тяжелое воспоминание и опять попыталась сосредоточится на женщине. «Трудный случай…» Сложные роды? — с чем была связана сложность, со здоровьем? Может быть парень — «кесаренок»? Или сложные условия? Может быть, эта женщина — та, которую в очередную поселковую «разморозку» не успели отправить в горбольницу и пришлось принимать роды в насквозь промерзшей комнате? Ее как могли укрывали полушубками. Она все жаловалась, что мерзнет нос. Фаина уловила и навсегда запечатлела для себя мгновение: у ребенка с первым криком пошел пар изо рта. Потом, смеясь, она сказала мамаше: «Так и запишем, место рождения — Пангоды, месяц — февраль, окружающая температура — в комнате! — минус десять!..»
