Та, наша первая и единственная встреча, состоялась весной 1995.
Услышав, что в Пангоды приехал Альфред Гольд, нашел его по телефону.
Весна. Поселок вскрылся. Я шел в гостиницу обходя гигантские лужи. На душе светло — от солнечного дня, оттого, что судьба нежданно подарила встречу с писателем, которого по его книгам знал уже более десяти лет, и который был для меня самым авторитетным публицистом в нашем северном регионе.
Дежурная фешенебельного газпромовского «Ямала» очень спокойно ответила: «С такой фамилией никто не живет. Может быть, Гольденберг?» Я тогда еще не знал, что Гольд — литературный псевдоним.
Мне он предоставил единственное в номере кресло, сам воссел на койке. Одет был просто: рубашка, трико, босой. Разговаривая, увлекаясь, иногда взгромождался с ногами на скрипучую кровать, как на топчан, менял там положение, обхватывал коленки мощными руками, вытягивал ноги, опираясь на локоть.
Он сказал, что начинает делать документальную книгу к 25-ялетию Надымгазпрома. Так и сказал, уверенно, но просто: делать.
Объяснил, что не сам задумал писать на северную тему, которая еще совсем недавно была доминирующей в его творчестве, — еще бы, прожить семнадцать журналистских лет в Ямало-ненецком округе! Кстати сказать, он уже давно живет нормально, вдалеке от здешних забот, в Екатеринбурге, в городе с прекрасной инфраструктурой. С Севером завязал: там, на «земле» есть, чем заниматься, в чем проявить свое творчество.
Рассказал, как уехал в Екатеринбург, как пытался там уйти «на вольные хлеба» — целиком посвятить себя литературе. До этого «косяком» вышли документальные книги «Надым», «Бросок на Ямбург», «Северные встречи», сборники стихов: «Дерево тревоги», «Колесница» …От издательств стали поступать конкретные предложения. Но… менялась эпоха, стихи перестали издателей серьезно интересовать, во всяком случае, жить на гонорары не представлялось возможным. Однако появилась интересная работа в возрожденном еженедельнике «Екатеринбургская неделя». Работа интересная, бодро повторил он, явно желая подчеркнуть свое творческое благополучие — не в смысле «результатов», но состояния души, возможности творить в свое удовольствие.
Он как будто не столько меня хотел убедить в этом, сколько успокаивал себя.
Все-таки Альфред Гольд, урожденный свердловчанин, по моему глубокому убеждению, как писатель, — северный человек. И речь не просто о мастерстве публициста, а о богатом накопленном документальном материале, который на новом месте жительства грозит остаться невостребованным. И вряд ли Гольд мог относиться к этому безразлично.
