…Слева мелькнула тень, скрипнула дверь. Преследуемый уходил черным ходом. Гуссейн, держа пистолет дулом кверху, кинулся следом.
Он выскочил на улицу и сразу увидел убегавшего. Еще мгновение и тот свернет за угол, там будет легче скрыться в темных закоулках. Гуссейн крикнул «Стой!» и выстрелил вверх. Парень остановился, пригнулся, затем побежал снова. Замешательства хватило, чтобы расстояние между противниками значительно сократилось. Пистолет больше не потребовался.
Он догнал парня, несколько секунд борьбы, и задержание состоялось. Подъехал «уазик», парень попытался вырваться, Гуссейн уложил его на заднее сиденье, накрыл своим телом. Водитель рванул с места.
«Уазик» с ошалелым водителем и открытой задней дверцей, из которой торчали две пары ног, — такую картину запечатлел дежурный милиционер, когда они приехали в отделение.
В нем нет ничего от супермена. Особенно, когда сидит, чуть согнувшись, за пишущей машинкой — таким я его застал в один из зимних дней. Ватная, немилицейская, куртка (в отделении было прохладно) делают его полнее, на самом деле он худощав. Открытый лоб, голова в мелких кудрях. Взгляд доверчивый. Говорит медленно, иногда с продолжительными паузами.
— Скажите, Гуссейн, — спросил я его, — вам лично приходится слышать такую фразу: «Уезжайте в свой Азербайджан!»?
Мы уже достаточно долго беседуем, чтобы я мог задать этот вопрос.
Мой собеседник нисколько не прибавил в эмоциях, не смутился. Так же ровно ответил:
— Бывает. Работа такая. Редко, правда… Как правило, это последний «аргумент». Как я к этому отношусь? Жалею того, кто такое произносит. — Он сделал небольшую паузу, чтобы показать, что сейчас последует подробное разъяснение. — Вы сами понимаете, что нормальный человек так не скажет. В общем, это показатель ущербности… Я даже не говорю о культуре — это понятие тонкое и… немодное. По опыту знаю, расспроси такого человека, и окажется, что-то у него в жизни не так — или семья разбита, или дети непутевые, или с жильем проблемы, или жизнь прошла — не достиг ничего, или зарплата маленькая… Самое главное, что он никогда в этом не признается. Ведь в себе разобраться не каждый захочет — того и глядишь, окажется, что сам в чем-то виноват.
Гуссейн немного помолчал, затем «примиряюще» улыбнувшись, сказал:
— Я бы мог говорить таким людям, дескать, хорошо, я уеду, вам легче станет? Нет, в жизни пустоты не бывает, будете срывать свое раздражение на тех, кто останется, — и среди «своих» найдутся непохожие на вас. Обязательно. Но я такого не говорю. Зачем? Ведь я не доктор — милиционер.
