– Ну, в другой раз, может, получится.
– Нет, он отказался от этой затеи. Сказал, больше сюда не приедет. Да и зачем? Мама похоронена в Волгограде. Я и сегодня отговаривала Антона… Зачем это место? Так, только душу бередить. – Екатерина тяжело вздохнула. – А вы в Ростове живёте?
– Нет, я в гости, – ответил я.
– На попутках? – удивилась Катя.
– Так получилось, – уклончиво ответил я.
И тут молчавший до сих пор Юрка вдруг нарушил тишину, да не словом, а небезызвестным звуком. Всё бы ничего, но после этой «мелодии» пришлось открывать окна. Мама малыша покраснела и зашипела на мальчика:
– Что же ты делаешь, бессовестный?
– Я пукию, – без тени смущения ответил Юрка. Он сказал это так, словно нечаянно чихнул.
– Пукиет он, – Катя, скривившись, замахала рукой перед носом. – Ты же здесь не один, мог бы и на улицу выйти.
– А что, воняет? – удивлённо спросил Юрка.
– Нет, вы взгляните на этого наглеца, – всплеснула руками Екатерина и ещё гуще покраснела, – конечно, воняет!
Юрка улыбнулся во весь рот и радостно объявил:
– А мне яичком пахнет!
Я больше не мог себя сдерживать и расхохотался. Катя ещё некоторое время пыталась сохранить на лице серьёзность, но в конце концов тоже рассмеялась. Юрка, видя, что ему больше никто не собирается предъявлять претензий, осмелел и обратился ко мне. Он очень смешно выговаривал слова: вместо буквы «с» произносил «ш», а вместо «з» – «ж», причём не всегда: иногда у него получалось чётко сказать обе буквы.
– Ты что, на гружовике катался?
– Ну да, – ответил я.
– Я тоже хочу покататься, но у папы машина маленькая.
– Ну, ничего, – говорю, – ещё покатаешься.
– Я когда вырасту, куплю шебе гружовик и буду на нём кататься.
Екатерина погладила Юрку по голове:
– Сиди уже, катальщик.
– Да, – продолжил мальчуган, – а ещё я куплю троллейбуш.
– Тоже будешь кататься? – спросил я.
– Нет, – ответил Юрка, – на троллейбуше я буду маму вожить на работу. И никогда не буду опаждывать. Потому что, когда троллейбуш опаждывает, мама мёржнет на оштановке.
– А ты откуда знаешь? – решил я подыграть пацану.
– Так я же рядом штою, – ответил мальчуган и взглянул на меня исподлобья: дескать, что за тупой попался собеседник. Со стороны, наверно, именно так и выглядело, потому что Катя рассмеялась.
– Вон оно что! А ты не мёрзнешь? – спросил я.
– Я не мёржну, потому что я тепло одеваюсь, а мама всё время форсит…
– Сиди, не сочиняй, – фыркнула мама. – Что ты такое говоришь?
– Я не шочиняю, – возразил малыш, – так папа говорит, когда ты меня в детский шад ведёшь: «Юрку закутываешь, а шама идёшь с голой жадницей».
