– Не-а.
– Зря, – сказала Танька. – Попробуй как-нибудь. У тебя есть знакомые художники?
– Есть, – кивнул я.
– Вот и хорошо, когда у тебя не будет семечкового масла, ну… этого, как его…
– Что за семечковое?
– Ну, вот как-то оно называется…
– Подсолнечное? – подсказал я.
– Точно, – хихикнула моя собеседница, – я всё время забываю, как оно называется. Так вот, если у тебя закончится это масло, ты попроси у художника льняного и пожарь картошку. Не пожалеешь. Лучше, чем картина, зуб даю…
Танька так смешно произнесла свою клятву «зуб даю», что я не выдержал и рассмеялся, вспомнив Андрея-барсеточника. Тот тоже так говорил, но его «клятва» звучала совсем не смешно. А тут…
– Ты чего? – насупилась Танька. – Не веришь, что ли?
– Верю, верю, – успокоил я девчонку.
– А чего ржёшь тогда, как конь бургудонский?
Я снова стал смеяться. Это не девчонка, а какая-то маленькая жена юмориста Петросяна. Как скажет что-нибудь – хоть стой, хоть падай.
– Танька, что у тебя за слова такие? Какой, ты говоришь, конь? – утирая слезу, переспросил я.
– Бургудонский. Не слышал, что ли?
– Не слышал, – замотал я головой. – Ты не обижайся, я не над тобой смеюсь. Просто слова смешные.
– Ничего смешного. Так и дедушка говорил, и папа, и Димка. У нас все так говорят. И никто не смеётся.
– Ну я-то впервые слышу, вот и рассмеялся. Ладно, проехали. Не злись на меня. Может, я туплю. Не каждый же день меня грабят.
– Да, – согласилась Таня, – это нервы. Бабушка говорит, что от нервов человек не ведает, что творит.
Интересно, кто-нибудь и когда-нибудь внесёт вот такие истории в учебник обществознания? Я слушал девочку, а сердце моё колотилось так, что я боялся, как бы оно не выпрыгнуло наружу.
– Слушай, а в школу вы ходите? – вдруг вспомнил я.
– Я скоро пойду в первый класс, а Димка бросил школу. Говорит, как мать или отец выйдет, пойдёт доучиваться. Он пять классов закончил. А ты учишься?
– Да, – кивнул я. – Но сейчас ведь каникулы.
– В каком классе?
– В седьмом.
– Школа хорошая? – Танька задавала вопросы так, будто я общался со своей одноклассницей. Если бы не её малый рост и детский голос, можно было бы подумать, что рядом со мной сидит девчонка лет двенадцати-тринадцати.
– Хорошая, – ответил я и спросил: – А ты хочешь учиться?
– Хочу, – вздохнула девчонка. – Я бы могла уже и в этом году пойти в школу, но Димка сказал, что рано. Хочешь сладенького? На! – Она протянула мне конфету.
– Спасибо, – ответил я и выставил руку, но вдруг, резко отдёрнув, спросил: – А у тебя-то ещё осталось?
