— По объявлению? — ухмыльнулся, рассматривая бесстыдницу, Объемов.
— Что? — растерялась та, даже выронила одежду. — Мы… разве договаривались?
— Быстрей! В постель! — скомандовала с подушек Каролина. — Сейчас придут!
Олеся размашистыми крепкими бедрами, как бульдозер подтаявший сугроб, легко передвинула Объемова на кровать под приглашающе откинутое мамашей одеяло.
— Поехали!
Каролина сорвала с него трусы, завалила на себя, обхватив ногами, как клешнями, а над ними (каким-то образом, наверное затылком, сумел рассмотреть писатель Василий Объемов) римской статуей встала Олеся, больно уткнув ему в копчик острый железный каблук. Если и есть на свете мужик, успел подумать он, способный «поехать» в данных обстоятельствах, то это точно не я!
В следующее мгновение раздался оглушительный треск. В номер, как на серфинговой доске, влетел двумя ногами на двери раскоряченный спецназовец в серебристых доспехах, с автоматом и в черном обливном сферическом шлеме. Следом вошли люди в штатском. В одном из них — он был в широком, как саван, белом плаще — Объемов узнал злого бородача, ошибочно принятого им в кафе за завязавшего писателя, участника конференции по современному состоянию русского литературного языка. Второй снимал происходящее на видеокамеру. Третий непрерывно щелкал фотоаппаратом, озаряющим вспышкой интимно освещенный — лампой на прикроватной тумбочке — гостиничный номер. Он, конечно же, успел запечатлеть порнографическую скульптурную группу. Если бы не выставивший дверь спецназовец с автоматом наперевес, ворвавшуюся в номер команду можно было принять за белорусское подразделение полиции нравов. Объемов читал, что такая существует в Европейском сообществе, наряду с Интерполом, но постсоветские государства почему-то не хотят с ней сотрудничать.
— Ой! — Олеся прыгнула под одеяло, больно зацепив железным каблуком Объемова, едва успевшего перевалиться на спину.
Скульптурная группа распалась, точнее, перешла в горизонтальное положение.
Злой бородач в широком плаще (сейчас, впрочем, он выглядел не столько злым, сколько озадаченным) включил весь имеющийся в номере свет.
В настенном зеркале напротив кровати Объемов увидел три торчащие из-под одеяла головы: свою — со слипшимися в отвратительный гребень седыми волосами по центру, справа — очкастую, в белом парике голову Каролины, слева — русую, щекастую — Олеси. Боже милостивый, ужаснулся он, что могут подумать обо мне… гэбисты? Спецназовца в серебристых доспехах и обливном шлеме он, как низшего по званию (и, вероятно, по интеллекту), в расчет не принимал. Трехголовая зеркальная картина навела его на гнусные, более того, оскорбительные для русского фольклора аналогии. Себя писатель Василий Объемов увидел в образе… Ильи Муромца. Поблескивающую круглыми выпуклыми очками Каролину — в образе почтенного Добрыни Никитича, кажется, наставника святого равноапостольного князя Владимира, а молодую шаловливую хохлушку Олесю — в образе застенчивого, но отважного Алеши Поповича. Как лихо она запрыгнула на кровать, загарпунила Объемова острым железным каблуком! Интересно, запоздало встревожился он, что она собиралась делать дальше, куда хотела вонзить каблук? Получалось, что гэбисты
